Да, он встречался до этого с Рыбиным. Но тот работал в КГБ, сам был прежде охранником на Ближней даче, являлся коллегой Лозгачева. И Рыбин передавал свои записи в секретный архив Музея Революции. То есть – в молчание.
Но рассказывать мне – это рассказывать
Тогда почему Лозгачев на это пошел? Зачем? Ответ один: он хотел, чтобы я рассказал
Итак, четыре удивительных факта:
1. В ту судьбоносную ночь «прикрепленные» услышали невозможный, невероятный приказ Хозяина. Но услышали его не от Хозяина, а от одного из них – Хрусталева. Это был приказ идти спать. В результате этого приказа комнаты Хозяина в ту ночь не охранялись. И главное – они не следили друг за другом.
2. В ту же ночь после этого невозможного приказа у неохраняемого Хозяина случился смертельный удар.
3. Самое поразительное: узнав, что с Хозяином что-то произошло, никто из соратников не поспешил к нему.
4. Хрусталев, передавший тот невозможный приказ, вскоре после этого умер.
Уже в разгар перестройки мне удалось прочесть в Музее Революции те самые показания «прикрепленных» Лозгачева, Тукова и Старостина, записанные Рыбиным.
Да, действительно, они рассказали ему о поразительном приказе Хозяина… И сообщили Рыбину одно и то же. Цитирую:
Что же случилось той ночью? (версия)
Прежде чем попытаться вообразить события той ночи, я посетил Ближнюю дачу.
Помню, приехал туда и, как ищейка, пошел по комнатам… Сначала в пристройке осмотрел комнаты «прикрепленных». В одной из них бывал и даже ночевал герой рукописи Фудзи. Здесь же была комната верного Власика (он пережил Хозяина – освободился из заключения и благополучно умер своей смертью). Из комнаты Власика хорошо просматривался подъезд к даче и машины, на которых приезжали «гости».
Здесь же – обитая кафелем кухня. И комната тайной жены Кобы – Валечки Истоминой.
Я прошел по узенькому коридору пристройки и подошел к Священной Двери.
Открыл ее и попал в его апартаменты, в длинный коридор, покрытый деревянными панелями. По обеим его сторонам – комнаты Хозяина.
По коридору я дошел до Большой столовой, где было застолье в ту ночь 28 февраля.
Здесь у окна висел жутковатый портрет Ленина. Это был Ильич в последние годы жизни, когда его мучили необъяснимые головные боли и когда он назначил Кобу Генеральным секретарем. Здесь по-прежнему стоял тот диван, на который перенесли Кобу из Малой столовой и на котором, не приходя в себя, он встретил свой последний час. Диван был застелен. Белоснежная простыня, подушка, одеяло…
– Мы нашли это белье в шкафу в Малой столовой. Туда сложили его после смерти Сталина. Это то самое белье, которое было на этом диване в его последний день, – пояснила нынешняя комендантша дачи.
Я смотрел на
Так что, если перед смертью он открыл глаза, он должен был увидеть грозное лицо Ильича, висевшее прямо перед диваном.
Но все это была лирика. А что же все-таки случилось в ту ночь?
Я отошел от дивана Смерти к огромному столу. Стол, за которым сидели его «гости» в тот последний вечер – Хрущев, Маленков, Булганин и Берия (Большой Мингрел, на которого Коба охотился уже почти открыто).
Из Большой столовой я вернулся в вестибюль.
Сюда «гости» вышли после ночного застолья в пятом часу утра. Здесь до сих пор стоит вешалка. Они сняли тогда с нее свои пальто, оделись и, попрощавшись с Кобой, прошли в сад. Здесь их ждали машины.
Шелест машин по асфальту, они уехали… Хрусталев запер входную дверь. А Коба?
Он отдал небывалый приказ: «Не охранять!» И удалился в ближайшую к выходу Малую столовую… Оставив
В Малой столовой