Иосиф Сталин. Начало

Коба сидел за столом, на котором лежала огромная куча бюллетеней. Я понял — это те, кто голосовал «против». Рядом с бюллетенями — листы… и на них столбиком написаны фамилии… Всех проголосовавших против Кобы вычислил Ягода.

Уже после смерти Кобы я узнал: их было двести семьдесят! Двести семьдесят горячо аплодировавших ему делегатов тайным голосованием высказались против него. Но не нашлось ни одного из нас — из «железной ленинской гвардии», кто заявил бы вслух о своих убеждениях. Такой был страх! Причем даже не страх смерти, это ведь происходило еще до террора. Это был страх ссылки, жалкий страх потерять привилегии! Но даже в дни самых страшных казней Нерона все-таки находились сенаторы, выступавшие с речью против Цезаря. Хотя они знали точно: это — смерть. Но ведь говорили! Вслух! А тут — ни одного… Думаю, голосование доказало моему другу самое главное: никакой железной партии более не существует. Теперь Коба мог без опаски приступить к любым действиям.

Мы не понимали, что на том съезде проголосовали за собственную смерть.

Итак, Коба сидел за столом над списками, покуривал трубку. Потом сказал:

— Вчера читал статьи Ткачева. Бухарчик дал. Много пустой шелухи, но одна фраза хороша. Бухарчик ее часто цитирует… Ткачева спрашивают: «Скольких людей придется ликвидировать, если власть захватим мы, революционеры?» И Ткачев отвечает: «Надо думать о том, скольких можно оставить!» Мысль хороша. Но уверен, они слабы были выполнить. И у нас тоже больше разговоров. Ильич завещал: Революцию не делают в белых перчатках. Это трудно — убивать ради дела Революции. Как любил повторять наш с тобой учитель в семинарии: «Надо быть Гераклом, чтобы очистить авгиевы конюшни». — Он засмеялся, а я похолодел.

Помню, он долго молчал. Потом поднял голову и сказал:

— Благодари Бога, что тебя тут нет. — И постучал трубкой по бумаге.

Думаю, именно тогда, сидя над бюллетенями, он окончательно принял решение.

Любовь Бухарчика

Теперь каждый раз в кабинете Кобы я заставал Ягоду. Что-то готовилось, но я не понимал тогда что. Хотя Ягода часто докладывал в моем присутствии. Обычно эти доклады происходили в форме читки донесений агентов. И при мне они всегда касались Бухарина.

— Товарищ Бухарин встретился с товарищем Лариной в ресторане. Как сообщил наш сотрудник, он сказал товарищу Лариной: «Зимой во время похорон Луначарского я стоял у его гроба и вдруг представил свою смерть. Колонный зал Дома союзов. На сцене урна, увитая цветами, и Коба выступает: „Пусть Николай не раз ошибался, но Ленин его очень любил“…»

Коба заметил то ли мне, то ли Ягоде:

— Красивую смерть загадал для себя товарищ Бухарин… А я вот вспомнил стихи товарища Омара Хайяма. Поучительные стихи: «Легкой жизни ты просил у Бога, легкой смерти надо бы просить»…

На следующий день я опять застал чтение Ягоды о Бухарине.

— Товарищи Бухарин и Ларина встретились вчера вечером. Как сообщает наш сотрудник, это произошло в следующем порядке. Они пошли в гостиницу «Метрополь» — товарищ Ларина там проживает после смерти товарища Ларина. Постояли около ее квартиры. Наш сотрудник стоял внизу на лестнице и записал то, что понял… — Ягода продолжил читать пьесу о любви, записанную сексотом: — «Товарищ Бухарин сказал: „Любовь — первое из слов Создателя. Когда он произнес: „Да будет свет!“, тогда родилась любовь“. После этого они долго целовались с товарищем Лариной. Потом товарищ Бухарин прочел стихотворение антисоветского поэта товарища Мандельштама, из которого удалось записать: „И море, и Гомер — все движется любовью“. Далее он читал стихи слишком быстро, и текст стихов был путаный. Потом товарищ Бухарин заявил: „Ты хочешь, чтоб я пошел к тебе сейчас же?“ Товарищ Ларина ответила: „Хочу“. Товарищ Бухарин: „Но в таком случае я никогда уже не уйду о тебя“. Товарищ Ларина: „Уходить не надо, милый“…» По нашим предположениям, они стали в эту ночь сожительствовать…

— Какие догадливые, — мрачно усмехнулся Коба.

— Мы приставили к нему нового шофера, у прежнего был не очень хороший слух…

На этих словах вошел секретарь и сообщил, что пришел… Бухарин! Коба засмеялся, велел Ягоде подождать.

Ягода ушел, но меня Коба оставил. Помню, Бухарин буквально влетел в кабинет.

Он был очень взволнован. Пушок редких рыжеватых волос стоял гребнем на голове. Он начал от двери, не обращая внимания на меня:

— Когда моих учеников решили выслать, я согласился. Но сейчас, Коба, я узнал, что после моей речи некоторых арестовали.

— Значит, правильные выводы сделали из твоей речи, — ответил Коба. — Вольнодумов нужно строго учить.

— Вольнодумцев, — поправил Бухарин, — надо прощать, если они дети.

— Вольнодумов, — упрямо повторил Коба, — можно простить… если раньше ты их уничтожил. Шучу. Простим, конечно. Как не простить, раз такой заслуженный человек просит… «Любимец партии». Чего не сделаешь для Любимца!