Иосиф Первый, император всесоюзный

Вот и мы — не станем заранее клеймить и обличать, не станем с пеной у рта проклинать «проклятый сталинизм». А займемся делом более чем насущным — сравним течение двух революций: французской Великой буржуазной и российской Великой Октябрьской социалистической (пусть уж Октябрьский переворот побудет ею немного).

Сначала во Франции к власти пришли представители более либерального (кстати, и более демократического) лагеря — жирондисты. У нас тоже вначале, после отречения Николая II, властные кабинеты заняли либерально-демократические деятели (типа Керенского и князя Львова). Потом и во Франции, и у нас либеральную тусовку на вершинах власти сменили яростные крайне левые — у французов это были якобинцы, у нас — большевики. И вот здесь у нас начинаются расхождения.

То есть «бывших» и французы, и мы резали нещадно — но и во Франции, и в России большинство «бывших», поняв, что дело пахнет керосином, по-быстрому свинтило из страны. Французы избиение «бывших» закончили, в общих чертах, где-то к сентябрю 1792 года — последним рецидивом борьбы с двумя высшими сословиями были убийства дворян и священников, содержащихся в парижских тюрьмах — в ответ на угрозу герцога Брауншвейгского «стереть Париж с лица земли».

В России ожесточенная борьба с бывшими «правящими классами» продолжалась довольно долго, на протяжении почти всей Гражданской войны. У нас считалось (из пропагандистских соображений, главным образом), что с победившим пролетариатом воют всякие «поручики Голицыны» и «князья Оболенские» и что главной их целью является восстановление самодержавия (помните: «Белая Армия, черный барон снова готовит нам царский трон»). На самом деле с ультралевыми, захватившими власть в Петрограде, сражались разной степени лояльности сторонники Учредительного собрания. Им и помощь со стороны Антанты оказывалась, кстати, исходя именно из данной идеологии — «белые» в глазах западного общества были защитниками свободы и демократии, в отличие от узурпаторов-большевиков. Так что и Деникина, и Врангеля, и Колчака мы смело может считать «нашими» жирондистами.

Во Франции якобинцы одержали победу над жирондистами путем народного восстания 31 мая — 2 июня 1793 года, когда жирондисты были изгнаны из Конвента. Французам удалось избежать Гражданской войны в полном ее объеме (правда, крестьянская война в Вандее и Бретани по размаху боевых действий была, в общем-то, сравнима с операциями Гражданской войны в России, но это была война именно с роялистами — так что прямой аналогии с нашим всероссийским смертоубийством не просматривается). И только затем, после того, как власть якобинцев во Франции более-менее укрепилась — и начался террор.

Как государственная политика террор начался 5 сентября 1793 года, когда делегация якобинцев в Конвенте (после убийства Марата Шарлоттой Корде) под влиянием плебейских масс Парижа требует «поставить террор в порядок дня». Что характерно — в это время на фронтах одержаны серьезные победы, интервенты отброшены от французских границ, революционные армии вторглись в пределы стран-агрессоров. То есть внешняя опасность как будто нивелирована — и именно в это время начинается резня.

Причем — резня В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ СВОИХ!

Кто жаждет поспорить — извольте: основные политические вехи террора. Сентябрь — ноябрь 1793 года — осуждение и казнь основных руководителей жирондистов. Заметим — жирондисты для текущей французской власти «свои», большинство жирондистов в 1792 году голосовало за казнь короля (хотя некоторые голосовали с небольшими оговорками). Правда, в это же время (в октябре 1793 года) происходит казнь Марии-Антуанетты, но это так, случайный штрих — ее следовало бы казнить вместе с супругом, и ментально эта казнь лежит в той же плоскости, что и убийства дворян в парижских тюрьмах — то есть относится к предшествующей эпохе.

Дальше — еще веселее. В марте 1794 года происходит осуждение и казнь эбертистов, левого крыла якобинцев, то есть наиболее радикальных «революционеров». Мало того — эти казни сопровождаются нападками на мертвого (!) уже Марата.

Апрель 1794 года — казнь Дантона и группы его сторонников, «правых революционеров», если пользоваться риторикой более позднего времени. Дантон — один из трех главных вождей революции, самый пламенный ее трибун, наиболее яркая личность из тех, кто «делал» революцию — и вот его казнят, да еще вдобавок вместе со всеми единомышленниками. В это же время происходит нанесение удара по Коммуне Парижа — казнь прокурора Коммуны Шометта.

И, наконец, июнь — июль 1794 года, «Прериальские декреты», тотальный террор. Что характерно — Террор больше не был нужен Конвенту. После крупных побед над внешним врагом в 1794 году отпал такой (и без того довольно хлипкий) аргумент в пользу террора, как борьба с заговорами. Буржуазная Французская Республика была сильна и политически едина, тем более — после разгрома Коммуны не было никакой опасности «слева», со стороны санкюлотов.