Против большевиков сражались не дворяне — с ними насмерть бился русский «средний класс», разночинцы, вкусившие либерального воспитания и в феврале 1917-го ставшие, наконец, политическим классом. Именно русский либерализм (пусть и едва обозначившийся) и стал настоящим Врагом большевизма — и именно с ним большевики сражались наиболее яростно и бескомпромиссно. Этому либеральному политическому классу БЫЛО ЧТО ТЕРЯТЬ — большевики пошли на национализацию сначала крупной, а затем, во время «военного коммунизма», и вообще ВСЕЙ промышленности — и посему он воевал с большевиками ДО КОНЦА.
Дворянство было становым хребтом русской державы триста лет, от времен Ивана III до куцых дней правления «гатчинского капрала» Петра III. 18 февраля 1762 этим императором был подписан Манифест о вольности дворянства. По нему все дворяне освобождались от обязательной гражданской и военной службы; состоявшие на государственной службе могли выходить в отставку. Они могли беспрепятственно выезжать за границу, а при желании — служить иностранным государям; Российская империя, напомню, была не национальным, а сословным государством, в котором имело значение принадлежность к определенному сословию (ну, еще к конфессии), но отнюдь не к национальности. Это потом подобная служба будет приравниваться (и очень правильно!) к измене Родине — во времена же «просвещенного абсолютизма» ни у кого не вызывал удивления пятый пункт упомянутого манифеста: «
Так вот — Манифест Петра III стал документом, предопределившим крах дворянства как главной политической силы в России через сто с небольшим лет после своего опубликования. Потому что военная служба (да и вообще всякая «государева» служба) по этому манифесту
Поэтому большевики немедля после Октябрьского переворота посчитали возможным (и необходимым) лишить дворянство экономического базиса его политической власти — владения землей. Пусть и получая из-за этого безусловного врага (но слабого и недееспособного, с которым позже можно будет справиться «одной левой») — зато приобретая полную и безоговорочную поддержку крестьянства (а крестьяне — это более трёх четвертей населения России). Обмен был для большевиков крайне выгодным — и они пошли на него, благо в их среде крупных землевладельцев не было.
Относительно национализации крупной (а потом, с введением политики «военного коммунизма» — и вообще всякой) промышленности вопрос был сложнее. С социальной точки зрения (если избавится от разного рода пропагандистских штампов) она ничего положительного не давала — на многих частных заводах экономическое положение рабочих было весьма приличным, — даже наоборот: среди промышленного пролетариата РСДРП(б) имела весьма высокий процент сторонников, национализация могла ухудшить (и фактически ухудшила) экономическое положение рабочих, а следовательно — понизить степень доверия рабочих к «своей» партии.
Но зато данная национализация давала в руки большевиков все реальные рычаги управления народным хозяйством. Делать они это, правда, будут скверно и на первых порах сделают кучу чудовищных ошибок, но ключевое условие упрочения своей власти — владение промышленностью — большевиками будет выполнено.
Замечу, кстати, что именно буржуазные партии станут на первом этапе Гражданской войны основными политическими противниками РСДРП(б), главными «фундаторами» вооруженной оппозиции большевистскому режиму. Но, не имея достаточных средств, проиграют большевикам с треском — уступив свое место государствам Антанты.