Иосиф Грозный<br />(Историко-художественное исследование)

Преследовал ли Сталин в 30-е годы какую-то одну национальность? Преследовал «врагов» и оппозицию. Независимо от того, кто был кто. А больше всего в годы «ленинщины-сталинщины» поплатились русские и вообще россияне, имевшие несчастье родиться или быть дворянами, священниками, купцами, чиновниками и представителями тех исконных, сермяжных крестьян, что на картине Серова и до сих пор пытаются объяснить непахавшему, несеявшему Ильичу, кто они такие.

И если по сей день рыдают историки по ушедшим собратьям, никто почему-то не открывает истины: Сталин крушил тех, кто вставал на его пути к абсолютной власти, и здесь для него не было разницы, кто перед ним — еврей, русский, грузин, татарин, украинец, узбек… Можно объективно признать, что евреев в окружении Ленина и в верхушке партии, армии, НКВД было много. Но значит ли это, что гильотина Сталина была нацелена только на них? Ведь тогда и самого Ленина можно назвать антисемитом — сколько он вырубил этих «меньшевиков», эсеров, анархистов, сколько выслал разного рода Мартовых, скольких теоретиков марксизма вроде Плеханова (Бельтова) заставить бежать от кровавого террора. Гильотина «большевиков» исправно работала, и возглавляли ее Антонов-Овсеенко, Урицкий, Дзержинский, Ягода, Крыленко, Литвинов, Ульрих, Вышинский… Надо ли продолжать?

Воспоминания очевидца

Не жившие в тридцать седьмом могут представить этот год свинцовым, пасмурным, нерассветным. Но помнится он на диво теплым, солнечным, ничем как будто не отличимым ни от 35-го, ни от 36-го. «А нынче прямо ломучие хлеба. Будто и самый бог — за эту окаянную власть!» — говорил устами своего героя в «Целине» хитроумный Михаил Шолохов. И, забегая вперед, можно сказать: и 38-й, 39-й, 40-й, и даже начавшийся 41-й были веселые, шумные, счастливые будто, ничем не омраченные годы. «Ну, посадили там кого-то… За дело, значит… Зря не посадят…» Вот и вся молва. «Враги кругом. Кирова даже вон убили…» «Кругом враги…» Пело-звенело о счастливой жизни, грохотало радио на улицах, в парках, на стадионах и площадях. В быстро растущие здравинцы и санатории для трудящихся ехали премированные за ударный труд счастливчики поправляться (в отличие от нынешнего времени, тогда были счастливы добавить в весе килограмм-другой здоровья). Ехали отдыхать в пионерские лагеря дети шоферов, техничек, рабочих и служащих. А для узкой элиты: чекистов, военных, инженеров — строились классические городки по манере Лe Корбюзье. Для детей их были «Артеки». Веселая, напряженная, трудовая, вся в ожидании будущего счастья, катилась река… А в газетах, что ни день — рапорты о трудовых подвигах. Стаханов! Дуся Виноградова! Паша Ангелина! А там еще герои: «кривоносовцы», «семиволосовцы». И «челюскинцы», утопившие свой пароход, а все равно «герои»… И летчики, летчики, летчики! Водопьянов, Молоков, Чкалов, Громов. И девушки, летчицы-героини… А в газетах — разоблачения врагов: травили реки, сыпали стекло в масло, гвозди в хлеб! Устраивали взрывы! Готовили убийство дорогих вождей! И народ ликовал! Народ одобрял. Народ приветствовал расстрелы.

И совсем уж неверно: была-де какая-то ночная жизнь. Не было ее. «Черные вороны» — машины-ящики запросто ездили днем, и все знали, кого возят эти «вороны». Сидят там воры, преступники, враги — вот и все. А раз увезли на «вороне», значит, за дело. «Москва слезам не верит!» — это с тех пор пошло…

К тридцать седьмому году магазины уже ломились от продуктов. Даже в каждой молочной стояли бочки с икрой. Икра — продукт доступный, бери хоть килограммами! И водки недорогой было — залейся! Правда, всего двух сортов: обычная, под красным сургучом, и «московская» — под белым. Других не было. Ну, а пиво в тридцать седьмом было? Разочарую хулителей советской власти: именно в тридцать седьмом стали строить в людных местах и на пустырях странные, помнится, восьмиугольные строения под шатровыми крышами — «американки». В «американках» же пиво продавалось кружечное — на разлив и на вынос — бидончиками… Пей, залейся… Были бы деньжонки. Пиво качали прямо из бочек особыми качками-насосами лопающиеся от здоровья лукавые бабы. Вывеска над ними предупреждала: «После отстоя требуйте долива!»

И хлеб был в достатке трех видов: черный, белый и «серый» — самый, пожалуй, вкусный. И сушки были, и пряники, и пирожное. Шоколад (не всем доступный) винтовыми лесенками распирал витрины. В праздники на стол ставилась бутылка черного «Кагора», а шампанское было не в моде. Напиток для буржуев.