Йошкин дом

Мальчика звали Гидеон, не больше и не меньше. Гидеон. Можно подумать. Мальчик был сутул, хлипок, мал ростом, но зато носил огромный веснушчатый нос. Над ходячим набором достоинств под пышной вывеской «Гидеон» могло бы смеяться все местечко, но Гидеон был сиротой. Над сиротами в местечке не смеялись.

Гидеон был сиротой и жил у своего дяди, сапожника Рувима Козинакера. Гидеон называл его дядя Рува. Сапожником дядя Рува был плохим.

Дядя Рува и Гидеон жили вдвоем, и никто больше с ними не жил. Неверно было бы предположить, что никого больше у них и не было вовсе: у сапожника Рувима Козинакера была мама, которая жила в Бердичеве. Маму дяди Рувы звали Сора Козинакер, и Гидеон называл ее бабушкой Сорой. Как так получилось, что бабушка Сора оказалась в Бердичеве, а ее сын Рува и внук Гидеон — в местечке, никто уже не помнил. Регулярно, раз в месяц, на адрес Рувима Козинакера приходило письмо из Бердичева. От лого события Рува делался торжественным, как жених, и строгим, как невеста. Рувим Козинакер очень любил свою маму Сору. Он кричал на всю улицу: «Гидеон» и маленький

Гидеон бежал домой. Дядя Рува на расстоянии показывал ему белый конверт и читал вслух его содержимое. В письмах бабушки Соры Гидеона называли сладким мальчиком, отрадой дней и драгоценным подарком. Гидеон очень любил слушать письма от бабушки Соры. Жаль что сама бабушка Сора жила так далеко.

Сапожник Рува Козинакер воспитывал своего племянника в строгости. В небогатом местечке не баловали детей, но даже на этом фоне воспитательная система сапожника отличалась суровостью. По мнению дяди Рувы, в жизни Гидеона было два достойных занятия — изучение святых текстов и помощь в сапожной мастерской. Только этими двумя делами маленький Гидеон мог заниматься безвозбранно. Все остальное ему было запрещено. Запрещено было: убегать на улицу и пачкать там одежду, играть с соседскими мальчишками и тратить на это время, задерживаться в городе при походах за нитками и кожей для мастерской, терять ценные вещи и плохо учить святые тексты.

Данные запреты имели под собой реальную базу: маленький носатый мальчик с гордым именем Гидеон постоянно и неустанно нарушал их все. Он регулярно убегал на улицу (и, конечно, пачкал там одежду): он довольно часто играл с соседскими мальчишками, неумеренно тратя на это время; он вечно что—то терял; он плохо учил святые тексты; а главное — он всегда. Каждый раз. Постоянно. Задерживался в городе при походах за нитками и кожей для мастерской. Если его посылали за нитками и кожей утром, он возвращался днем. Если его посылали за нитками и кожей днем, он возвращался вечером. Вечером его за нитками и кожей не посылали, — видимо, дядя Рува смутно подозревал, что в таком случае племянник имеет шанс не вернуться вовсе.

Рувим Козинакер не считал, что запреты существуют для того, чтобы их нарушать. Напротив, ему казалось, что раз ребенку что—то запрещено, ребенок обязан слушаться. Если ребенок не слушается, ребенок должен быть наказан.

Примерно два раза в неделю, обычно по понедельникам и средам, Рувим Козинакер рано заканчивал работу в сапожной мастерской. Он приходил домой, извлекал своего племянника Гидеона из очередных проказ, брал его за тощее плечо и подводил к платяному шкафу. В платяном шкафу на специальных крючках висели кожаные ремни. Эти ремни были сделаны собственноручно дядей Рувой в его сапожной мастерской. Ремни были тонкие и потолще, узкие и пошире. «Выбирай», — радушно предлагал дядя Рува и подталкивал Гидеона к шкафу. Гидеон какое—то время стоял перед различными ремнями и думал, как бы было хорошо, если бы сейчас произошло Божье чудо и все ремни Рувима Козинакера улетели в небеса. О Божьих чудесах Гидеон читал в Торе — там было написано много про эти самые чудеса. В святых текстах чудеса всегда случались именно тогда, когда были особенно нужны. По понедельникам и средам Гидеону казалось, что настало наиболее подходящее время для Божьего чуда.

Тому, кто должен был это чудо совершить, так, видимо, не казалось, и ремни никуда не улетали: ремни не умеют летать. Гидеон останавливал свой выбор на каком—нибудь одном ремне (потом каждый раз его выбор казался ему особенно неудачным), и два раза в неделю все местечко слушало вопли и крики, доносившиеся из жилища сапожника Рувима Козинакера. Вопли и крики звучали довольно долго — так, что даже закаленные в боях с собственными детьми отцы семейств качали головами. Вечерами по понедельникам и средам Гидеона никто не видел, но на следующий день он, отправлялся в город за кожей и нитками.

Оттуда он был обязан сразу же вернуться, но никогда не возвращался. Гидеона можно было понять: в городе, между магазинчиком кожи и пекарней, у него была большая любовь.