Ион

Но и в Жидовице у него была жена учителя Ланга. Сам учитель был еврей, а его жена — венгерка. Они приехали недавно в венгерскую школу и по-румынски не знали ни бельмеса. Евреи из Жидовицы слишком поздно стали «практиковать» новый патриотизм и так коверкали официальный язык, что даже самые доброжелательные венгры не понимали их. Поэтому супруги Ланг обрадовались знакомству с Титу, — это был единственный человек, с которым они могли поговорить. Муж был пропойца и чуть не все ночи проводил в корчмах Жидовицы или Армадии. Миловидная, кокетливая жена его ужасно скучала. Поговаривали, что у нее были любовные связи в Марамуреше, где она жила до приезда в Жидовицу. Из-за этого она и нравилась Титу, и он мечтал покорить ее. Хотя он вздыхал по Лукреции, он жаждал и страстной любви, но не знал, как покоряют женщин, и боялся оконфузиться перед венгеркой. При всем желании он не смог покорить ни одной девушки в Припасе, хотя на некоторых и заглядывался. Однако он чувствовал, что г-жа Ланг симпатизирует ему, и это побуждало его к настойчивости.

Титу был уже почти у самой Жидовицы. Дорогой ботинки у него запылились, он остановился, обмахнул их грязным носовым платком, который взял с собой для этой цели. Он всегда старался выглядеть чистеньким, в особенности теперь, когда надеялся встретить любимую. Он вынул из кармана зеркальце, попышнее расправил банты галстука, пригладил прическу и попрыскал грудь духами, чтобы не пахнуть потом. Пока охорашивался, он и принял окончательное решение остаться в Жидовице.

Ланги жили в доме резника, на задней половине. Со двора — вход в сени, дальше — слева и справа по комнате. Комната слева более всего интересовала Титу. Там была спальня.

Он постучался в сени. Никто не отозвался. «Чего доброго, ее и дома нет», — подумал Титу, нажав щеколду.

Дверь отворилась. Он осторожно вошел. Сени были темноваты. Дверь из комнаты справа, служившей столовой, гостиной и кабинетом, распахнута настежь. Внутри никого. Он вздрогнул от радости, думая, что застанет одну г-жу Ланг, которая пополудни обычно валялась в постели с любовным романом в руках, томная, как одалиска из панорамы. Он подошел на цыпочках к двери спальни и легонько тукнул. Никакого ответа. «Наверное, спит», — подумал Титу, и в голове его сразу вспыхнул рой надежд и планов; он опять постучал, посильнее.

— Кто там? — отозвался заспанный, хриплый и грубый голос.

— Я, я, — недовольно ответил юноша, узнав голос мужа.

— А, это ты, Титу? Заходи, дружок! — продолжал тот же голос чуть живее.

Огорченный Титу вошел. В один миг разлетелись все его мечтанья — что он застанет любимую в неге сна, воспользуется случаем и осыплет поцелуями ее глаза, губы, чтобы похитить ее грезы, пить ее думы… а может, его ждет и нечто большее.

— Ты один? — спросил он, обводя глазами комнату.

— Один, мой дорогой, — промямлил учитель, зевая. — Жена пошла прогуляться в Армадию, купить что-то… Я так устал, дорогой дружок, ты не можешь себе представить. Нынче ночью мы отчаянно кутили — я, солгабир[12], поп из Рунка, доктор Филипою, учитель Оанча, потом еще кто-то явился к шапочному разбору, я уж и не помню всех. Только в семь утра мы распростились в пивной «Рахова», после того как побывали корчмах в пяти… это было что-то потрясающее!.. Я так спать хочу!..

Слушая его, Титу и вовсе помрачнел. Вот кому досталось такое сокровище, как Розика! Титу презрительно оглядел его. У Ланга были гусарские усы, крупный нос, живые черные глаза, курчавые смоляные волосы. Сейчас лицо у него было до того помятым, что он выглядел лет на десять старше, а ему и тридцати не было. С досады Титу потерял всякую охоту рассказывать ему о драке.

— Тогда я пойду, — сказал он, протягивая руку. — Жаль, что я не застал твою жену… Передай ей поклон от меня!

— Передам всенепременно, — зевая, ответил Ланг. — Слушай-ка, выпьешь коньяку?

— Нет, — угрюмо буркнул Титу, выходя. — Я тороплюсь… Мне еще надо побывать в Армадии…

— Хорошо, дорогой, как хочешь, — проговорил учитель, взял с ночного столика бутылку, отхлебнул из нее, нырнул под одеяло и тут же начал зверски храпеть.

На улице Титу передумал. Зачем утруждать себя, тащиться в Армадию? Раз уж сегодня такое невезение, пожалуй, он не встретит ни г-жу Ланг, ни Лукрецию Драгу. А это омрачит ему душу на целую неделю… Но и домой не хотелось возвращаться. Что же делать, что делать?

Он стоял против коммунальной конторы. Солнце палило так, что и камням не выдержать. Зной томил его. Он быстро поднялся в контору поболтать с письмоводителем Штосселем. Но застал там только практиканта Горнштейна, невзрачного, хилого юнца в очках, который нервно подергивал головой и всегда стоически пытался говорить по-венгерски. «Нет мне удачи, все зря», — подумал Титу, усаживаясь за стол письмоводителя и едва отвечая на приветствие практиканта: почему-то он его терпеть не мог, хотя тот ни в чем не провинился перед ним.