Иоанн Цимисхий

– Беги скорее к дому Цимисхия – там дают деньги. – Беги скорее к Влахерну – там раздают хлеб. – Я был – вот, три серебряные монеты. – Разве дают по три? – Нет! Я три раза обошел кругом я все подходил к раздавателям; один из них заметил мою хитрость. – И тебе, верно, досталось? – Как бы не так. Разве это в старое время? Смеет ли кто теперь обидеть нас! «Ты плут, – сказал мне раздаватель, – но Иоанновы сокровища неистощимы: как благость его и мудрость; возьми и приходи еще». – Ну, друзья! кто знал, что в Царьграде такие огромные запасы хлеба. – Что ты говоришь? – Конца нет: с раннего утра народу толпа, тащат во все стороны, и беспрестанно подвозят вновь и вновь, точно как из египетских житниц при Иосифе Прекрасном. – Что же? Наш Иоанн и похож на Иосифа Прекрасного. – У него есть и жена Пентефриева[297], которая обольщает его теперь. – А где-то теперь наш Пентефрий? – Тише! не поминай, что прошло. – И стоит ли вспоминать. Да здравствует Иоанн Цимисхий! Да здравствует наш кормилец, наш отец!

И в то же время разговаривавшие бросились в одну, улицу, где теснилась большая толпа народа. Длинный обоз печеного хлеба, мяса, рыбы, овощей тянулся по улице, и глашатаи, сопровождавшие его, громко кричали, что император Иоанн, зная, что в Царьграде есть дряхлые старцы, больные, увечные, вдовы и сироты, которые не могут сами идти во влахернские житницы и получать хлеб, посылает по всему городу обозы и повелевает раздавать щедрою рукою всем нуждающимся хлеб и припасы.

В самом деле, это было трогательное зрелище: из бедных домиков, из мрачных подземельев и погребов влеклись старцы, тащились хилые вдовы и вольные старухи, с чашками, с корзинками, прибегали дети, одетые в лоскутья, и всем им давали щедрою рукою. Они становились на колени, подымали руки и глаза к небу и молились за Иоанна. Какой-то старец, держа в руках хлеб, обратился к толпе народной и громко проговорил: «Братья! знаете ли, что я и бедная жена моя уже целые сутки не ели? Я понесу этот хлеб к одру, на котором страдает жена моя, а потом, собрав последние силы, пойду во храм Божий благодарить Бога и молить его, да продлит навеки жизнь Иоанна Великого!»

Будто искра электрическая, пролетели эти слова в народ, и громко раздалось: «Да будет он отныне Иоанн Великий!»

«Народ православный! Кто хочет видеть Иоанна Великого, тот беги на Константиновскую площадь – он едет во Влахернский дворец!»

– Иоанн Великий! Иоанн Великий!

Такие клики встретили Цимисхия, когда он подъезжал к Константиновской площади, на белом коне, покрытом багряными попонами. Весел, радостен, ласков казался Цимисхий; голова его была, обнажена; он держал в руке шапку свою и беспрестанно и ласково кланялся народу. Совершенная противоположность Никифору: он был предшествуем небольшим отрядом златоносных ратников; множество вельмож следовало за ним, но не было войска, не было грозных фарганов с обнаженными мечами, не тянулись длинные ряды воинов по сторонам улиц, и не гнали никого с дороги, как бывало это при Никифоре. Народ теснился к Цимисхию, окружал его, шумел, кричал.

– Дети! – говорил Цимисхий, – дайте мне проехать. – Дети! берегитесь – лошадь моя может ушибить кого-нибудь! – Здравствуйте, дети мои, здравствуйте!

Смятение сделалось впереди. Какая-то женщина хотела перебежать дорогу, упала и лошадь одного из воинов наступила ей на ногу. Отряд воинов остановился. Едва узнал об этом Цимисхий, он быстро соскочил с лошади и кинулся в толпу народа, собравшуюся около ушибленной женщины. Всё расступились. Он наклонился к страдалице, взял ее за руку, говорил с нею ласково, утешал ее… оглянулся и как будто изумился, видя, что народ окрест его стоит на коленях и плачет.

– Отец, отец наш! Иоанн Великий! За тебя головы, за тебя души наши! – восклицали тысячи голосов.

«Дети! сколь приятно мне название вашего отца, столь тягостно название великого. Един Бог велик!»

Восторг народный вышел из пределов. «Понесем, повезем его! Давайте колесницу! Колесницу Иоанну Великому!»

Колесница явилась каким-то нечаянным образом в это время: она ехала сзади шествия. Народ выпряг лошадей; сотни ухватились за колесницу, сзади, спереди, и при громких кликах, Цимисхий катился в этой колеснице, везомый руками народа. Бесчисленные толпы народные бежали вперед, шли сзади; открылось не приготовленное торжество: в окнах домов, мимо которых проезжал Цимисхий, вывешивались ковры и парчи, по требованию народа. Отряд воинов, сопровождавший Цимисхия, и вельможи и царедворцы должны были отстать от него и ехать во Влахернский дворец другою дорогою. «Не хочу, чтобы кто-нибудь отделял меня от моих добрых и верных подданных – между нами и мною да не смеет никто стать и разлучить меня от народа моего!» – говорил Цимисхий.

– Ты мой теперь, народ царьградский! – думал Цимисхий. Подле Влахернского дворца собрано было множество войска. Тут стояли отдельными рядами фарганы, отряды варваров, стальноносные, золотоносные легионы.