Иоанн IV Грозный

У Соловьева сказано: "„Мы, – говорили ревельцы, – не кормимся от Польши и Литвы, как рижане"; следовательно, рижане привязывались торговыми интересами, Двиною к Литве; дворянство ливонское не менее рижских купцов желало соединения с Польшею, ибо ни в одной другой стране не видало более лестного положения своих собратий, и вот Кетлер завел сношения с виленским воеводою Николаем Радзивиллом насчет присоединения Ливонии к Польше; в ноябре 1561 года дело было кончено: Ливония с сохранением всех своих прав отошла к Польше, а магистр Кетлер получил Курляндию и Семигалию с титулом герцога и с подручническими обязанностями к Польше.

До нас дошло любопытное изложение причин, по которым в Польше считали необходимым присоединение Ливонии: „Ни в одной части государства нет такого количества городов, крепостей и замков, как в Пруссии, но Ливония богатством крепких мест превосходит Пруссию или по крайней уже мере равняется ей. Государство же Польское особенно нуждается в укрепленных местах, потому что с севера и востока окружено дикими и варварскими народами. Ливония знаменита своим приморским положением, обилием гаваней; если эта страна будет принадлежать королю, то ему будет принадлежать и владычество над морем. О пользе иметь гавани в государстве засвидетельствуют все знатные фамилии в Польше: необыкновенно увеличилось благосостояние частных людей с тех пор, как королевство получило во владение прусские гавани, и теперь народ наш не многим европейским народам уступит в роскоши относительно одежды и украшений, в обилии золота и серебра; обогатится и казна королевская взиманием податей торговых. Кроме этого как увеличатся могущество, силы королевства чрез присоединение такой обширной страны! Как легко будет тогда управляться с Москвою, как легко будет сдерживать неприятеля, если у короля будет столько крепостей! Но главная причина, заставляющая нас принять Ливонию, состоит в том, что если мы ее отвергнем, то эта славная своими гаванями, городами, крепостями, судоходными реками, плодородием страна перейдет к опасному соседу. Или надобно вести войну против Москвы с постоянством, всеми силами, или заключить честный и выгодный мир; но условия мира не могут назваться ни честными, ни выгодными, если мы уступим ей Ливонию. Но если мы должны непременно выгнать москвитян из Ливонии, то с какой стати нам не брать Ливонии себе, с какой стати отвергать награду за победу? Вместе с москвитянами должны быть изгнаны и шведы, которых могущество также опасно для нас; но прежде надобно покончить с Москвою".

Теперь вы видите, что Польше было просто необходимо иметь Ливонию в своем составе; еще более очевидно, что Москва в этом нуждалась куда острее. Только вот у Москвы и в помине не было тех козырей, которыми располагала в этом плане Польша. Под козырями же имеются в виду прусские важнейшие стратегические гавани на Балтике, находившиеся в ведении Польши. Свои гавани на Балтийском море – это, прежде всего, контроль, неоспоримое влияние, колоссальный политический перевес. Вот так наши распрекрасные братья-славяне быстрехонько превратились в злейших недругов! Для Иоанна Грозного ситуация дополнительно осложнялась еще и тем, что русским грозила перспектива сражаться в Балтийском регионе сразу же с несколькими противниками.

Как справедливо замечает С. Соловьев: "…Если в Польше хотели прежде покончить с Москвою, а потом уже обратить свои силы против Швеции, то и в Москве не хотели также иметь дела с двумя врагами вместе, и в начавшихся переговорах с Швецией царь не упоминал о Ревеле. Переговоры эти были не очень дружественны по другой причине: молодой король Ерик никак не мог равнодушно подчиняться унизительному обычаю, по которому он был обязан сноситься не прямо с царем, а с наместниками новгородскими.