Иоанн III, собиратель земли Русской

– Не верю! Он весь в крови. Лекаря! Воды! – и Елена с возбужденною нежностью стала отдавать приказания оторопевшим женщинам. Кровь не скоро уняли. А ребенок, уложенный в свою постель, продолжал тихо плакать и метаться в жару. Заснул он уже поздно, почти под утро, и все стонал как-то да метался беспокойно.

Тогда-то и призывали лекаря, дав ему наказ не уезжать домой, а быть поближе на случай, буде потребуется.

Расправа Василья Ивановича вызвала со стороны матери, не потакавшей вообще детям, немедленное штрафование. Его поставили в тюрике в угол, но герой и наказанный не переставал уверять, что он сделал, что следовало.

– Мама! Ты послушай только, что за озорник делается Митька. Я, когда он княжит, поддаюсь ему, совсем приказывает – исполняю! Он же – не хочет делать по указу моему. Ошибся – сознайся. Велю карать непокорных – он казнит моего лучшего друга. Васю Холмского, говорит, вздернуть! Я запрещаю – он все свое. Да еще лезет в драку со мною, великим государем своим и повелителем! Ну – и попал! Жаль мне самому, да сам он виноват!

– А ты не знаешь разве, как этот твой поступок перетолкуют, да еще с прибавкою, патрикеевцы?

– Да пусть их. Батюшка сам не милует непокорных; я в него: не покоряешься – казнь!

– Я ужо тебя и велю высечь!

– Безвинно, мама. Подумай, что я был государь, – повторяет он. Софья Фоминишна закрыла лицо руками, и верный такт ее здорового мышления доказал ей возможность вывода из настоящего случая новых неприятностей со стороны невестки-враждебницы.

– Что Митя мой? – входя к невестке, ласково спросил Иоанн Елену.

– Ничего теперь, как боль уняли.

– Заснул… а сегодня полегче, – ответила за княгиню старая няня, поднося к деду ребенка с перевязкою, закрывавшею почти все его личико, видимо опухшее от слез.

– Да это-то что намотали ему на личико?

– Завязали, чтобы кровь унять.

– Отчего кровь?

– Дядюшка, князь Василий Иванович, кокнул нашего княжича по головушке скалкой… Уж текла, текла кровь… из ушка и из ротика, не приведи Бог как!

– Осерчал за что-то на племянника, – рассеянно добавила Елена.

– Мой Васька? Да чего же нянька-то да мать-то смотрят? Я его, мошенника, так велю высечь! Чтобы не смел впредь озорничать…

– Ударил, да промолвил еще: на, мол, тебе… за то, что батюшка тебя жалует не по достоинству! – прибавила с злорадством мамка.

– Оставь, няня, – отозвалась Елена с плачем, – заведомо ребенок не свои это речи пересказывает!.. Что государя на гнев наводить без пользы?.. Будет ужо князь великой Василий Иванович… пуще гнать станет нас с Митинькой… недаром похваляется теперь экой клоп еще, – что всех князей искоренит… не нужны они!

– Не разумно, государь, отроку эки речи внушать! – кротко заметил Андрей Васильевич, видимо взволнованный последними словами невестки.

– Все это бредни, душа моя! – успокаивая Елену, ответил Иоанн. – Велю разыскать: кто между детьми вселяет вражду… С того примерно взыщу, а озорнику не дам потачки. Почем ему или вам, бабам, знать, кого государь пожалует великим княжением? Темна вода во облацех! Еще подрасти надо… прежде. – И сам стал ходить по терему невестки, видимо недовольный открытием замашек сына при брате.

– Княгиня великая, матушка, нас не жалует, – заметила Елена грустно, с горечью, – вот ребенок растет; видит все и смекает, что можно ему срывать сердце на нелюбимом племяннике… При жизни родителя не дали бы нас в обиду! – И заплакала.

– И я не дам, коли на то пошло! – отрывисто высказал государь и, гневный, оборотился в терем жены.

Увидя отца, идущего не в себе, и общий ужас на лицах нянюшек, навстречу гневному бросилась княжна Федосья Ивановна и, обняв ноги его, закричала:

– Батюшка… прости! Не пущу, покуда не помилуешь.

– Поди прочь! – крикнул отец, но Феня уцепилась за ферязь его еще крепче, с плачем.

Иоанн был гневен, но отходчив. Неожиданность сцены и мольбы девочки, от которой никто не ожидал такой выходки, скоро смягчили его.

– Оставь меня, Феня… Что ты, дурочка, так всполошилась? – уже почти ласково сказал Иоанн, стараясь освободиться от детских ручек, мешавших шагнуть ему.

– Прости! – повторяла неотвязчивая сильная девочка.

– Кого и за что? – стараясь показать вид, что ему ничего неизвестно, пытался спрашивать Иоанн, гладя по голове ласковую дочь свою.

– Васю, брата, – проговорила она, зарыдав… – Он Митеньку ушиб! Ненароком вечор… Мне так было жаль его!

– Кого?

– Митю! – пренаивно ответила просительница.

– Люблю, Феня, за правду! – посадив дочь на колено себе, сказал Иоанн. – Рассказывай, как было?

– Да Вася чтой-то не поладил с Митею… Митя и бросился на него – драться. Вася как держал скалочку – и ударил его! Так мальчик и закатился. Прибежала мамка – он в крови весь как баран, его и унесли к матери.

– Какого жестокосердного растишь ты сына! – с упреком обратился государь к Софье Фоминишне.

– Я не учу его злости, – робко ответила великая княгиня. – Жаль мне самой бедного внука. Тотчас же наказала я Василья: у меня и теперь он еще в углу стоит в тюрике… да прощенья просит.

– Так и надо разбойнику! Ужо вот я сам расправу учиню.