Иоахим Лелевель

21 ноября к Лелевелю явились три представителя конспирации: подпоручик Петр Высоцкий из школы подхорунжих, подпоручик Юзеф Заливский из 4-го пехотного полка и Ксаверий Брониковский от имени штатских конспираторов. Беседа происходила в библиотеке Общества друзей наук и продолжалась несколько часов. Трое молодых патриотов обращались к Лелевелю как к наивысшему авторитету; они заявляли о готовности к восстанию, просили его указаний, его руководства. Можно сказать, что это был момент, когда в двери историка в первый раз постучалась история.

И здесь обнаружилось коренное несоответствие: сорокачетырехлетний ученый, искренний патриот и принципиальный гражданин, проявил абсолютное отсутствие качеств политика, а тем более государственного деятеля. Он мог осудить замысел восстания и полностью от него отстраниться. Он мог также принять на себя ответственность и стать во главе движения или рекомендовать иного руководителя. Он не сделал ни того, ни другого. Он говорил, что шансы восстания невелики, но не отговаривал от него. Он обещал собственное содействие, но в общих словах. Он ручался, что сейм поддержит революцию; верно было то, что сейм был настроен патриотически и оппозиционно, но в его состав входили почти исключительно землевладельцы. По ключевому вопросу — вопросу о создании революционной власти, выдвижении программы национального действия Лелевель ограничился лишь общими фразами, склоняя конспираторов к тому, чтобы они лишь дали сигнал восстания, а уж тогда руководство примут на себя более почтенные и опытные люди. Высоцкий был совершеннейшим альтруистом, он готов был принести себя в жертву, не думая о личных почестях. Только один Мохнацкий в этой среде понимал, что речь идет не о почестях, а о том, быть или не быть революции. Но никто не желал слушать Мохнацкого, и вопрос о революционной власти так и остался до конца нерешенным.

Два обстоятельства подталкивали повстанцев: объявленный в печати приказ о мобилизации армии с сообщением о близком ее выступлении на запад и начавшиеся аресты конспираторов, создавшие угрозу всеобщего провала. Выступление было назначено на вечер 29 ноября. Его должны были начать штатские конспираторы нападением на Бельведер — резиденцию великого князя Константина Павловича.

Около восьми часов вечера в Старом городе послышались выстрелы. Известная драма Станислава Выспяньского представляет Лелевеля в этот момент сидящим за письменным столом с лупой в руке, с трудом разбирающего надпись на серебряной монете XI века: «Болеслав, но какой?» Не о монетах в этот момент думал Лелевель. В соседней комнате умирал его старик отец, не приходится удивляться, что ученый не мог покинуть дом. В полночь ворвался с тревожным сообщением Брониковский: восстание развивается, но не без препятствий. Константин скрылся и уцелел, на его стороне стоит часть польской армии и большинство польского генералитета, хотя пока что эти силы ведут себя пассивно. Богатые районы города отнеслись к восстанию холодно, зато с энтузиазмом его поддержало бедное население Варшавы, захватившее арсенал, вооружившееся и вместе с восставшими воинскими частями овладевшее центром города. Сейчас самым срочным делом является создание революционного правительства.

Лелевель стряхнул с себя апатию и, оставив умирающего отца, вышел вместе с Брониковским в город. Продолжавшееся несколько часов его путешествие было безрезультатно: одних людей он не застал дома, другие уклонялись от участия. Ученый возвратился домой ни с чем. В четыре часа утра умер его отец, он же снова «от ложа смерти пустился колесить по городу».

Рано утром 30 ноября на стенах столицы появилось воззвание Совета управления, так называемого «законного» правительства. Оно сообщало о включении в состав совета нескольких граждан, пользующихся репутацией патриотов, во главе с князем Чарторыским. Воззвание призывало население сохранять спокойствие и порядок. О том, что произошло, оно выражалось следующим образом: «Столь же печальные, как и неожиданные происшествия вчерашнего вечера…» Было очевидно, что политическое бездействие повстанцев оставило свободу действий лагерю контрреволюции. Члены правительства в течение прошедшей ночи умоляли Константина, чтобы он силой подавил восстание. Он ответил, что поляки должны решить этот вопрос сами. Польские аристократы взялись за это дело. В течение нескольких следующих дней они морочили голову обществу патриотическими тирадами, а тем временем последовательно стремились к разоружению революционных элементов.