На «Виланде» вновь восстановилось спокойствие. Ракета теперь продолжала свой космический путь свободно, без управления. Ганс и дядя Алекс уселись поэтому у окна и весело болтали. Они крепко привязали себя ремнями к привинченным стульям. Иначе нельзя было спокойно сидеть на месте. Малейшее движение превращало их в витающие пушинки.
Снаружи ракеты по-прежнему ничего не было видно, кроме усеянного звездами ночного неба. Положение Земли можно было узнать лишь по темному пустому месту, которое, подобно громадной дыре, распростерлось на звездном небе.
– Ганс, – тихо промолвил Алекс, – мне кое-что тут не ясно.
– Это меня нисколько не удивляет. Мне тоже многое кажется загадочным.
– Я разумею уменьшение тяжести. Если, например, я, как ты сказал, вешу не больше пятисот граммов, то нет никакого основания для того, чтобы я витал в пространстве. Предмет в полкило весом все же представляет собой весомое тело, которое должно быстро падать вниз.
– Ты затрагиваешь весьма трудную тему. Тебе известно, что вес есть не что иное, как давление на опору, и что Земля притягивает к себе все тела. Камень, лежащий на земле, не может следовать этому притяжению, поэтому он давит на то место, на котором он лежит; он имеет вес, соответствующий ускорению, с которым он двигался бы, если бы не поддерживался чем-нибудь. Близ земной поверхности это ускорение одинаково для всех тел. Падающий с высокой башни камень летит со скоростью десять метров до истечении первой секунды, двадцать метров – по истечении второй секунды, тридцать – в конце третьей секунды и т.д., т.е. каждую следующую на десять метров скорее, чем в предыдущую секунду, точнее – на 9,8 м. Ты, верно, помнишь со школьной скамьи эту цифру в 9,8 – ускорение земной тяжести, обозначаемое обычно буквой «g».
В первые три секунды камень опускается на сорок пять метров. Если предметы на «Виланде» сохранили сотую долю их нормального веса, то в первые три секунды они должны вместо сорока пяти метров опуститься лишь на столько же сантиметров. Это уже не падение, а плавное витание.
– Все это я прекрасно понимаю. Значит, уменьшение веса получается от уменьшения притяжения Земли, вследствие удаления от нее?
– Приблизительно так, но не совсем. Тем, что у нас еще имеется вес, мы обязаны нашим дюзам.
– Неужели ты хочешь этим сказать, что нашим весом мы обязаны твоему рычагу, и что мы станем совершенно невесомыми, как только ты поставишь свой рычаг на ноль?
– Именно это я и хотел сказать, – спокойно ответил Гардт.
– Но, милый мой, подумай только: не можешь же ты так просто уничтожить притяжение Земли своими машинами? Или же...
– Конечно, я этого не могу, – улыбнулся Ганс Гардт в ответ, – притяжение Земли сохраняет свою силу, хотя и очень слабую в таком отдалении.
– Сгораю от любопытства узнать, как ты теперь отсюда выберешься, – сказал Алекс, качая головой.
– Заметь следующее, дядя Алекс. Если я совершенно остановлю звездолет, то все, что в нем находится, всецело подпадет под действие земного притяжения. Он превратится тогда в свободно падающий, ничем не поддерживаемый камень. Все предметы, находящиеся внутри, будут так же мало давить на свои опоры, как ранец на спину человека, падающего с горной высоты.
– Приятная перспектива! Значит, мы падаем опять в Боденское озеро?
– Нет, от этого избавляет нас накопленная скорость. Мы падаем, но не с возрастающей быстротой вниз, а с уменьшающейся быстротой вверх.
– Падать... вверх... – стал запинаться археолог. – Перестань, у меня кружилась голова от таких объяснений. Самые трудные иероглифы – детская игрушка в сравнении с проблемами, которые ты излагаешь. Математика действительно пренеприятная наука!
Он взмахнул руками, словно защищаясь, и так как ремни, которыми он был привязан к стулу, при этом развязались, он сделал превосходный прыжок кверху.
Ганс Гардт опять усадил рассердившегося ученого на стул и сказал ему:
– Ничего не поделаешь, дядя Алекс, каждый человек лучше всего разбирается в том, что он изучил. Твои исследования древностей и объяснения преданий так же чужды и непонятны мне, как Андерлю непонятно запрещение пить пиво. Позволь еще только сделать одно замечание. Мы станем невесомыми лишь тогда, когда ничто не будет влиять на свободное движение «Виланда» под действием тяготения – ни сила машин изнутри, ни сопротивление воздуха извне, и это – независимо от того, как близко мы будем от Земли или от другого небесного тела.
Гардт прервал свой разговор. Он с удивлением нагнулся и стал прислушиваться к шуму, доносившемуся снизу.
– Что случилось с Андерлем, – спросил он в беспокойстве. – С ума он сошел, что ли: спорит сам с собой!..
Глава 15
ЧЕТВЕРТЫЙ ПАССАЖИР
Из кладовой доносились крики и брань. По-видимому, Андерль был чем-то взбешен: он изрыгал ужасающие проклятия.
– Голодранец! Бесстыдник!.. Я тебе покажу! Убирайся-ка отсюда, обормот!
Гардт предчувствовал что-то неладное.
– Андерль! – крикнул он, – что там случилось?
Но Андерль продолжал кричать и браниться, и в его голосе слышались угрожающие нотки.