Иные Миры

Я бы не пошла с ними, если бы сам князь, узнав, как я интересуюсь магнетизмом, не пригласил меня. Требования его заключались в непременном условии, чтоб присутствие его не было известно больному и чтоб он мог издали, не видимый им, начать его магнетизировать. Устроилось это легко. Под предлогом уборки постели мальчика перевели с кровати на диван и положили спиной к дверям, настежь отворенным в следующую комнату.

Коля дурно провел ночь и был очень слаб. Я, не видя его более двух дней, нашла в нем большую перемену… Долгорукий, остановившись на половине первой комнаты, начал издали свои магнетические пассы…

Отец долее других простоял возле больного. Он наклонился над ним и участливо спрашивал: не поест ли он чего-нибудь? Не выпьет ли чего?… Более суток он не принимал пищи… Николушка слабо вертел головою и чуть слышно прошептал:

– Ничего не хочу. Устал!… Если б заснуть…

– Да! Ты, бедный, давно не спал спокойно. Попробуй! – возразил отец. – Сон бы укрепил тебя.

И Николай Федорович отошел от сына, не сводя с него тревожного взгляда. Князь продолжал свое дело, устремив пристально глаза на мальчика, неслышно приближаясь к нему с каждым пассом ближе и ближе…

Помню также, что у меня мелькнула мысль: не диво, что бедный, ослабевший от поста и бессонницы мальчик уснет!… Но, посмотрев внимательнее в лицо Николая, я убедилась, что им овладевал необыкновенный сон. На исхудавшем, бледном лице было напряженное выражение, далеко не похожее на спокойную дремоту; брови его были слегка сдвинуты, веки и углы губ дрожали, из-под ресниц проступали слезы, и сам он вздрагивал каждый раз, как Долгорукий отряхивал руки после пасса. Князь все придвигался. Вот он переступил порог спальни, вот подошёл к самому дивану и уже проводил руками над головой больного… Лицо Николая успокоилось. Казалось, он уже действительно спал крепким, здоровым сном. В комнате царствовала полнейшая тишина, ничто не шевелилось. Только из саду доносился птичий гам прекрасного летнего утра. Мы все окаменели, будто бы приросли к своим местам… Магнетизер еще раз провел руками над спящим больным, опустил руки и наклонился близко к его лицу, потом к груди, прислушиваясь к биению его сердца… Я ужасно боялась, чтоб Николя не проснулся!… Но нет. Он даже не сморгнул. Лицо его словно застыло, и дыхание постепенно делалось слышнее, как у здорового, крепкого человека.

Еще минуту, и князь, не сводя с него глаз, склонившись над ним, спросил мерным голосом:

– Ты спишь?…

– СПИТ!

Все мы вздрогнули от хриплого, ПОСТОРОННЕГО шепота, которым было произнесено это слово.

Долгорукий спросил уже громче, увереннее:

– Если ОН спит, не скажешь ли ТЫ нам, чем он болен?

Ответ тоже послышался громче, грубым, мужским голосом:

– Не скажу. Зачем?… Пропишу рецепт… После. Теперь СПАТЬ! Через час.

И больной, только что не имевший ни сил, ни голоса, одним движением повернулся к стене и чуть ли не захрапел.

– Теперь пойдемте, пусть отдохнет, СКОЛЬКО ВЕЛЕНО; а через час вернетесь, – обратился к нам князь.

Он вынул часы и вышел, нисколько не остерегаясь стучать сапогами.

Все последовый за ним.

Когда ровно через час Долгорукий подошел к спавшему и, ни слова не говоря, устремил на него свой глубокий взгляд, он вдруг, как-то разом, будто машина, приподнялся и сел.

– Пора? – вопросительно произнес князь.

– Пора. Он отдохнул. – Отвечал тот же грубый чужой голос.

И вдруг больной открыл веки и обвел всех мутными, холодными глазами…

Что это был за страшный, неприятный взгляд!… Я отвернулась чуть не с ужасом, встретившись с ним глазами.

– Можешь продиктовать, чем надо лечить Кандалинцева? – спросил князь.

– Пиши! – было резким ответом.

Магнетизер вынул записную книжку и карандаш. Пациент сам себе продиктовал лечение и лекарство.

Последнее он диктовал ПО ЛАТЫНИ; по-латыни же скороговоркой определил, какого рода расстройство в его организме.

Когда Долгорукий и отец, подробно расспросили обо всем, все время говоря о нем в третьем лице, князь прибавил:

– Хочешь встать? Нужен ЕМУ моцион?…

– Сегодня – нет. Следующий раз. Теперь дайте ему есть.

И ему принесли есть. Принесли щей. Принесли бифштекс с огурцами. Принесли еще чего-то… И полные тарелки всего этого Николенька, этот болезненный мальчик, ничего почти не евший, кроме бульону и слабого чая, на наших глазах не ел, а просто пожирал с какою-то зверскою жадностью, в то же время исподлобья всех обводя злым, затуманенным взглядом, то и дело вскрикивая как-то дико или усмехаясь про себя. Он унимался только по взгляду и слову своего магнетизера.

Мне было ужасно тяжело!… Я раскаивалась, что пришла смотреть на это зрелище, и рада была, когда он наконец перестал есть и хрипло сказал:

– Довольно!… Пусть спит еще… Уйдите!

И мы опять все вышли. Долгорукий сделал ещё несколько пассов над снова улегшимся больным и, выйдя из комнаты, объявил, что больше к нему в этот день не вернется, а приедет снова послезавтра и привезет лекарство.