Интрига

Солнце уже заглядывало в комнату, когда и я тоже с наслаждением вытянулся на своей постели. Потом встал, поплотнее задернул шторы и снова лег. Последней мыслью было самоуверенное, как всегда в полусне, предположение, что если просплю, то как-нибудь отговорюсь в отделе, что начальник меня, несомненно, поймет и не осудит, поскольку у меня такое дело... Какое именно дело я собирался ему объяснить, этого я не успел додумать, провалился в сладкую теплую пустоту...

- Пап, ты не проспал? - Светка в тонком халатике трясла меня за плечо. - Уже половина одиннадцатого.

- Конечно, проспал, - сказал я, с трудом раздирая глаза.

- Так беги скорей.

- Бегущий одиночка смешон. Бегать надо вместе со всеми, или уж не бегать вовсе. - Когда хочется спать, все мы, как дети, впадаем в разглагольствования, стараясь оправдать свою лень.

- Как же ты?!

- Да уж как-нибудь.

Я добрался до телефона, дозвонился Игорю, попросил его похлопотать перед начальством, чтобы дал мне сегодняшний день за свой счет, за счет отпуска, за будущую отработку или как угодно. Игорь сказал, чтобы я не беспокоился, и я действительно перестал беспокоиться, потому что знал своего приятеля: если сказал - не подведет, и заперся в ванной, чтобы сначала под горячим, а потом под холодным душем окончательно прийти в себя.

Когда выключил воду, услышал голос Петра в коридоре, разговаривающего с матерью по телефону. Разговаривал он спокойно - как видно, Аня, подготовленная ночной беседой, вела себя нормально. Я вышел, отобрал у Петра трубку, затолкал его, полураздетого, в ванную, заявив, чтобы не смел в таком виде показываться Светке, ибо, как мужчина мужчине могу сказать разлюбит. И когда, проделав все это, приложил трубку к уху, неожиданно для себя услышал всхлипывания.

- Алло, слушаю, - сказал я как можно спокойнее, зная, что Петр сейчас, пока не включил душ, все слышит.

- Как она могла?! - запричитала Аня. - Я с ней всегда по-родственному, а она...

- Все будет хорошо! - бодрым голосом сказал я.

- Что хорошо? О чем ты?

- Мы сейчас позавтракаем и приедем. Все вместе.

- Ты что, не слышишь меня?

- Прекрасно слышу.

- Что-то я тебя не понимаю...

- Что в больнице? - попытался я переменить тему.

- Врач сам звонил, сказал: все хорошо.

- Ну вот, я же говорил...

- Что ты говорил? Нет, я сейчас поеду и все ей выскажу, этой мерзавке. Чтобы не лезла в наши семейные дела.

- Ты что, в самом деле собираешься?

- Я уже собралась. Стою одетая.

- Погоди, - испугался я за нее, - пойдем вместе.

Мне совсем не хотелось сейчас мчаться через весь город только для того, чтобы ввязаться в пустую, наверняка скандальную, женскую ссору. Я всегда робел перед женским натиском, избегал влезать в острые дискуссии, в которых участвовали женщины. Их алогичность в суждениях и взрывная эмоциональность обезоруживали меня. А то, что Зоя Марковна устроит именно такую сцену, я не сомневался. Куда ей было деваться? Не станет же выдавать тех, кто стоял за ее спиной, подговаривал на такое бессердечнее дело. Было ясно как день, что не сама она, не в одиночку разработала этот дьявольский план. Слежка за мной и Аней, посылка в Ялту фотографа - все свидетельствовало о действиях целой группы, своего рода мафии, поставившей ясную цель - угробить, убрать директора института, освободить место для кого-то своего. А где действует мафия, там люди не болтают о ее планах, боятся. И секретарша будет бояться и, даже припертая к стенке, кинется в истерическую атаку, крикливо вывалит всю грязь, которую сама же и замешала. Сама вываляется в грязи, но и Аню выпачкает, и меня, конечно, как главного "прелюбодея". А заодно и Егора Ивановича. Никого не пожалеет. Расчет один: когда все будут выпачканы, тогда уж трудно будет разглядеть, кто на самом деле грязен, а кто чист.

Пока мы ехали да пока шли по коридорам института, пыл у моей Ани, как видно, поостыл. Она тихо вошла в приемную, скромно села на стул у дверей. А я демонстративно уселся в мягкое кресло, положил ногу на ногу, твердо намереваясь не вмешиваться в женский разговор, только слушать. Зоя Марковна вскочила, увидев нас, засуетилась, с трудом выбираясь из тесного пространства за столом.

- Здравствуйте, Анна Петровна! - затараторила она, будто и не было вчерашнего разговора. - Как здоровье Егора Ивановича?

- Не могу вас обрадовать, - холодно сказала Аня. - Ему лучше.

- Вот и хорошо, а мы-то беспокоимся...

Я поражался самообладанию Зои Марковны. Ей же прямо сказали, что не ей бы беспокоиться о здоровье Егора Ивановича, а она хоть бы ухом повела. Такой феномен был для меня в новость, и я с любопытством рассматривал Зою Марковну, сияющую в улыбке, выглядевшую искренне озабоченной.

- Больше, пожалуйста, прошу не беспокоиться! - выкрикнула Аня, и я побоялся, что она не выдержит, расплачется.

- Как же не беспокоиться, Анна Петровна? Это входит в мои обязанности - заботиться о душевном состоянии Егора Ивановича. Он мой шеф, а я его секретарша.

- Он не ваш и вы - не его. Семейные дела Егора Ивановича не входят в ваши обязанности.

- Как знать...