Интервью… в тумане

Наверное, он почувствовал свое будущее, иллюзии свободы растаяли. В глазах читалась горечь и боль досады. Безвыходное положение пригнуло его до самой земли.

— Фамилия имя отчество — потребовал Кузнецов.

— Гаврилов Иван Аркадьевич — пробубнил мужчина с пола. Без ножа и в наручниках в обнимку с батареей он был жалок.

Когда мужчина решил отмолчаться, Кузнецов поторопил:

— Вам предъявим угон автомобиля — раз, оборот фальшивых денег — два, покушение на Маргариту Белозёрову — три, Покушение на Надежду Семёновну — четыре, удержание несовершеннолетнего больного ребенка…

— Она совершеннолетняя — возразил мужчина, взглянув на Лизу. — Вид у неё такой, недокормленный.

— У вас уже целый букет обвинений. Дарю.

— Букеты нужно дарить женщинам. Подарите его Марьяше. Она его заслужила.

Женщина звонко захохотала. Смех был истерическим. Успокоившись, она сказала:

— А ты вообще молчи. Кинул меня. Так тебе и надо, что поймали. Сильнее надо было дать, чтоб месяц в коме провалялся.

Видимо она его сильно любила, раз желала подобного. Хотя в этом случае удивляться не нужно, они стоили друг друга.

Иван оценил ситуацию, в которой находился, и согласился:

— Нужно подумать и вспомнить…

Гаврилов старался добросовестно. Видимо не хотел сидеть за чужие грехи. Глаза горели сухим лихорадочным блеском. Он так старался, что вспоминал мельчайшие события, неважные тогда слова, но имеющую спасительную силу сейчас. Он чувствовал, что скинули его на середину глубокого озера из вертолета. И плыть ему самому до берега, поглядывая наверх, а не скидывают сверху на него бомбы и гранаты. Может у него останется шанс остаться в живых, точнее на свободе.

Он вспоминал подробности лишь бы спасти себя, а на Марьяну ему было наплевать.

Лишь бы в полиции правильно поняли и истолковали верно — чистосердечно разоблачает он свою прекрасную даму. И старался убедить, что не такая уж она и прекрасная, раз хитростью завладела его чистым, наивным, по-детски ангельским сознанием. Впутала в интриги и втянула в преступления, уговорила схватить Риту, усыпить, уговаривала убить, рассказал о её меркантильных планах. А он не хотел.

Но он недооценил. В полиции не работают дети ясельного возраста. Мысленно ему уже предъявили обвинение и вручили крест соучастника.

Когда он замолчал, Рита тихо проговорила:

— Как же я сразу не догадалась, что эта женщина появилась в моей жизни не просто так?

Вопрос был риторический, но Кузнецов выявил желание ответить:

— Рита, твоя ошибка в том, что ты всегда смотришь на событие, но не уделяешь внимание действующим лицам.

— Разве?

— Конечно, ты ищешь улики, но не замечаешь следы. Ты зациклилась на аварии, фальшивых деньгах, визитной карточке. Тебе хотелось других преступников, ты не стала обращать внимание на людей с больным ребенком.

— Да, послал бог родственников. А я так мечтала их найти.

— Вот и живи теперь с этим — протянула Марьяша. Пока Гаврилов говорил, она не отводила от него взгляда, хотела испепелить. Он выплеснул на неё столько грязи, что она должна была встряхнуться как мокрая собака и уйти в конуру вылизываться. С каждым словом понимала, что выкрутиться не получится. Он глубоко и надолго садил её в тюрьму. Одно радовало, сидеть они будут в соседних камерах. Постепенно злость и ненависть сменились усталостью. Из последних сил она уперто вредничала, хотела уколоть больнее. — Тебе отцовские деньги камнем будут.

— Причем здесь деньги? Я о людях думала. О родственниках. Почему хотели убить мою бабушку?

— Чтобы ей ничего не досталось после твоей смерти.

— Лизу тоже такая участь ждала? Вам её не жалко?

Она усмехнулась.

— Я никого не жалею. Жалость — это чувство слабаков. В этом мире нельзя быть слабаком. Нужно думать только за себя.

— Ампутированная совесть — прокомментировал Кузнецов. У него было достаточно информации, но он любил вести беседы, поэтому переключился на Марьяну. — Вы подтверждаете слова Гаврилова Ивана Аркадьевича?

— Разве это имеет значение?

— Конечно, имеет, если это чистосердечное признание. Суд всё учтёт.

Когда речь заходила о выгоде, Марьяна принимала решения быстро. Заговорила:

— Отец он… он… Я люблю жить праздно. Но тусклых дней оказалось слишком много. Я боялась, что они бесконечны. Отец мог бы мне это устроить. Так же как и обратное.

— Праздный мозг — обиталище для чертовских идей — пробубнил Гаврилов.

— Я талант! — выкрикнула она ему, но посмотрела на остальных и сбавила обороты. — Мне нужны были деньги. А вся эта гуманитарная ерунда мне чужда. Работать я не умею и не хочу. Этот — она кивнула на Ивана — кстати, тоже ничего не умеет и не хочет. Всю жизнь на моей шее сидит.

— Прям уж и на твоей — поправил Гаврилов.

— Помолчите — мягко приказал Кузнецов — у вас была возможность говорить. Продолжайте.

— Дом для меня был клеткой, а родительская опека — острыми ножницами — обрезала крылья. А мне нужна была свобода.

— И высоко ты от них улетела? — снова спросил Иван. Многие идеи и желания Марьяши ему были непонятны. Иногда он пытался её переубедить, но трудно спорить с человеком, который оплачивает банкет, он зависел от неё полностью. Чаще его всё устраивало.