Интервью со смертью

Сначала все шло как обычно: в дверях неловкое «здравствуйте» с опущенной головой, отказ от кофе, от чая, от денег, отвертка, процессор, плата: сейчас мы ее поставим, а завтра посмотрим, как она приживется… Непрошеные гостьи – фантазии еще дожидались в приемной, дыхание еще было в норме, сердце не переместилось в мозг. Оля подошла к нему, когда он только-только вывинтил последний винтик из корпуса. Подошла, положила руки ему на плечи, развернула к себе лицом, оторвала от спасительного агрегата, наклонилась, почти вплотную приблизила свое лицо. Он никогда еще не видел ее лица так близко, до самых сокровенных, самых интимных деталей. Он и представить не мог, что лицо может быть таким совершенным, таким до неправдоподобия, до сумасшествия красивым. И потому просто смотрел, смотрел, как на картину, впился глазами, пил и пил красоту ровными, спокойными глотками, не жадничая, не давясь, но и оторваться не мог. А она вдруг спросила:

– Паша, почему вы не признаетесь мне в любви и не позовете замуж? Вы ведь любите меня, правда?

– Правда, – пробормотал он и сразу опомнился. Эту фразу она сказать не могла, ему показалось. Это его тайное желание вырвалось наружу и породило слуховую галлюцинацию. Она спросила о чем-то другом, о том, например, как материнская плата… Нужно встряхнуться, вернуться в реальный мир, прогнать наваждение. Да, да, это наваждение, просто наваждение.

– Это просто какое-то наваждение, – продолжала она, теребя ворот его рубашки. Их лица теперь почти соприкасались. От этой невозможной близости, от невозможной, фантастической ситуации он был чуть не на грани обморока. – Я люблю вас, Пашенька, давно люблю. Зачем вы меня заставляете говорить это первой? Вы ведь тоже меня любите, да? Ну скажите, пожалуйста.

– Да, – сдавленно, отрывисто произнес он – на большее дыхания не хватило.

– Как хорошо! – Ольга прижалась щекой к его воспаленной щеке. – Тогда я вам расскажу… тебе расскажу. Расскажу, как и почему ты здесь оказался. Первый раз оказался.

– Я пришел налаживать твой компьютер, – произнес Павел потусторонним голосом и уткнулся лицом в ее ключицу – с ума сводящую, детскую, торчащую ключицу.

– Да, ты пришел налаживать мой здоровый, совершенно неразлаженный компьютер, потому что я тебя вызвала, именно тебя. Я однажды увидела тебя в магазине, куда случайно забрела за диском, услышала, как ты с увлечением рассказываешь какой-то толстой тетке о каких-то там суперпрограммах, и подумала: вот было бы здорово, если бы ты пришел ко мне и тоже стал вот так… – Оля запнулась, – тоже рассказывать. И я узнала твою фамилию и вызвала именно тебя. А ты…

– А я? – Павел боялся пошевелиться, боялся дышать, боялся поверить, что все это наяву, боялся спугнуть ее руки со своих плеч.

– А ты? – Она невесело усмехнулась и протянула вредным голосом, передразнивая его вредный голос: – Кто-нибудь из взрослых есть дома?

– Я ведь не знал, что ты такая большая девочка, я не знал, что ты такая.

– А потом? Что стал ты делать потом?

– Налаживать компьютер.

– Вот именно! Налаживать компьютер вместо того, чтобы попытаться наладить со мной отношения. И налаживал целый месяц, усовершенствовал там что-то. Ты его нашпиговал таким количеством разной компьютерной дряни, что я уже боюсь его включать, когда-нибудь он просто взорвется.

– Не взорвется, я ведь учитывал возможности, я ведь знаю, что делаю…

– Ничего ты не знаешь, Паша! Я так больше не могу, не могу! Это же просто невозможно вынести!

Он тоже больше не мог выносить ее рук на своих плечах, ее глаз, ее губ, ее лица в такой близости, дурацкой отвертки в своей руке, которая мешала, мешала, мешала…

… Павел закурил новую сигарету, с удивлением обнаружив, что он на кухне один, что рука сжимает не отвертку, а зажигалку, что нет никакой невыносимой близости ее лица – губы, глаза, ее тело далеко-далеко, через коридор, через гостиную, в спальне. Она не проснется сегодня утром, чтобы проводить его на работу, как не просыпалась вчера, как никогда не просыпалась. То, счастливое, было год назад. Год давно прошел, и счастье прошло, уступив место черному кошмару.

Ненадолго же хватило действия коньяка! Совсем ненадолго! Если не повторить терапию, сейчас же, немедленно разразится катастрофа. Он сам придет в спальню, он сам ее разбудит. Этот кошмар в одиночку вынести невозможно. В молчаливую одиночку… Он пойдет, разбудит и все расскажет, и пусть она даст ответ!..

Нет! Лучше выпить еще коньяку. Выпить, покурить и уехать на работу. На новеньком сверкающем темно-синем «форде», на котором, как думает доктор, можно уехать от любого кошмара. Выпить – и на работу. Коньяку – и работать. «Форд» и коньяк – положительные эмоции, которые ему так необходимы. И работа – тоже положительная эмоция, потому что дорабатывает он последние недели, а дальше… А дальше – то самое счастье, к которому он так стремился, дальше – исполнение заветной мечты.