Интервью и беседы с Львом Толстым

При чтении этой книги читателя, мало знакомого с полным противоречий, парадоксальным и ярким способом мысли Толстого, многое способно ошеломить, и, может быть, более всего - отсутствие почтения к любым авторитетам. В "философических замечаниях" 1846-1847 годов совсем еще молодой Толстой писал: "Я начинаю историю моего познания с того момента, до которого я шел одинаково с другими". Общеизвестное заранее выносится за скобки, каждое утверждение представляет собою скрытый или явный спор. Враг любой банальности, касается ли она расхожего вкуса, интеллектуальной моды или навязшего в зубах школьного постулата. Толстой смело заявлял протест, основываясь на здравом смысле, изучении или просто проницательной догадке. Дерзость мысли, отвержение полуправд, уклончивостей и компромиссов сообщали могучую силу его гению. Конечно, в конкретных случаях политики, философии и эстетики это не спасло его и от множества ошибок, опрометчивого увлечения и поспешного суда - тем более наглядных, чем яростнее настаивал он на своем. Но та же страсть Толстого к бескомпромиссной правде, как он ее понимал, представила в ясном, нагом свете истины множество проблем, до той поры закомуфлированных угодливым сознанием, деспотизмом моды или равнодушием обыденного рассудка. В разговорах с посетителями Ясной Поляны и Хамовников Толстой касался самых различных тем, но с наименьшей охотой говорил о своем художественном творчестве. Тем интереснее нам все, даже скупо оброненные, замечания Толстого о собственной работе, художественных замыслах поздних лет: романе "Воскресение", повести "Хаджи-Мурат", не воплощенных, но занимавших его долгие годы сюжетах "Подмененный ребенок" и "Николай I и декабристы". Он писал в эту пору и пьесы: "И свет во тьме светит", "Живой труп", присутствовал на репетициях "Власти тьмы" в Малом театре. Его много расспрашивали об этом, и он отвечал охотно. Замечания Толстого о том, как трактовать роли Акима или Никиты, - готовая программа для артиста. Литературные вкусы Толстого резко определенны и порой пристрастны. С огромным уважением поминает он в публикуемых беседах имена Пушкина, Гоголя, Герцена, Достоевского. Однако скептически отзывается о критиках-шестидесятниках и даже о Белинском, некогда им высоко ценимом (см. Дневник 1856 г.). Непримиримо высказывается Толстой о всех разновидностях модного декадентства; поддерживает, дружески критикуя по частным поводам, новое поколение русских писателей-реалистов. Глубокий интерес проявляет Толстой к Чехову и Горькому, а из более молодых - к Леониду Андрееву и Куприну. Многие его оценки и здесь остры, пристрастны и субъективны. Так, высоко ценя прозу Чехова, он решительно отвергает его как драматурга (*). Скептически отзывается Толстой о пьесе "На дне" и вообще о теме босяка у молодого Горького. За рамками публикуемых интервью остались, однако, другие высказывания Толстого о Горьком: он признавал заслугу Горького в том, что тот "в натуральную величину" изобразил мир обездоленных оборванцев и сделал по отношению к ним то же, "что в свое время сделали Тургенев, Григорович по отношению мира крестьянского...". В дневнике за 11 мая 1901 года Толстой уточнил свое понимание темы молодого Горького: "Мы все знаем, что босяки - люди и братья, но знаем это теоретически, он же показал нам их во весь рост и заразил нас этой любовью" (т. 54, с. 98).

(* См. об этом в кн.: Лакшин В. Толстой и Чехов. 2-е изд. М., 1975. *)