«Интервью для журнала Шпигель»

В то же время Запад, празднуя конец изнурительной Холодной войны и наблюдая полтора десятка лет горбачёвско-ельцинскую анархию внутри и сдачу всех позиций вовне, — очень быстро привык к облегчительной мысли, что Россия теперь — почти страна Третьего мира, и так будет всегда. Когда же Россия вновь начала укрепляться, экономически и государственно, это было воспринято Западом — быть может, на подсознательном уровне ещё не изжитых страхов — панически.

У него возникли ассоциации с прежней супердержавой — Советским Союзом.

Напрасно. Но ещё прежде того Запад позволил себе жить в иллюзии (или удобном лукавстве?), что в России — юная демократия, когда её ещё не было вовсе. Разумеется, Россия ещё не демократическая страна, она только начинает строить демократию, и ничего нет легче, как предъявить ей длинный список упущений, и нарушений, и заблуждений. Но разве в борьбе, которая началась и идёт после «И сентября», не протянула Россия Западу руку, явно и недвусмысленно? — И только психологической неадекватностью (либо провальной недальновидностью?) можно объяснить иррациональное отталкивание этой руки. США, приняв важнейшую нашу помощь в Афганистане, тут же обернулись к России всё только с новыми и новыми требованиями. А претензии к России Европы почти нескрываемо коренятся в её энергетических страхах, к тому же необоснованных.

Это отталкивание России Западом — не слишком ли большая роскошь, особенно перед лицом новых угроз? В своём последнем интервью на Западе перед возвратом в Россию (в апреле 1994, журналу «Форбс») я сказал: «Если смотреть далеко в будущее, то можно прозреть в XXI веке и такое время, когда США вместе с Европой ещё сильно вознуждаются в России как в союзнице».

Вы читали Гёте, Шиллера и Гейне в подлинниках и всегда надеялись, что Германия станет чем -то вроде моста между Россией и остальным миром. Вы верите, что немцы ещё способны играть эту роль сегодня?

Верю. Во взаимной тяге Германии и России есть нечто предопределённое — иначе она не пережила бы двух безумных Мировых войн.

Кто из немецких поэтов, писателей и философов оказал на Вас самое сильное влияние?

Моё детское и юношеское становление сопровождали Шиллер и Гёте. Позже испытал я увлечение Шеллингом. И для меня драгоценна великая немецкая музыка. Я не представляю свою жизнь без Баха, Бетховена, Шуберта.

На Западе сегодня о современной российской литературе практически ничего не знают. Какой Вам видится ситуация в российской литературе?

Время стремительных и кардинальных перемен — никогда не лучшее для литературы. Не только великие, но хотя бы значительные литературные произведения почти всегда и почти всюду создавались во времена стабильности — доброй или дурной, но стабильности. Современная российская литература — не исключение. Недаром сегодня в России просвещённый читательский интерес переместился к литературе факта: мемуары, биографии, документальная проза.

Я верю, однако, что справедливость и совестливость не выветрятся из основы русской литературы и она ещё послужит высветлению нашего духа и глубине понимания.

Через всё Ваше творчество проходит мысль о влиянии православия на русский мир. Как сегодня обстоят дела с моральной компетенцией русской православной церкви? Нам представляется, что она вновь превращается в государственную церковь, каковой она была столетия назад — институтом, фактически легитимировавшим кремлёвского властелина в качестве наместника Божия.