Интерпретаторы

Он был обманчивым воплощением утренней чистоты — при отсутствии солнца его мягкое шелковое дансики и узкие брючки ярко белели в сером тумане. К тому же он был красив. Когда его приволокли назад, уже в одних черных трусах, он был тем истощенным и хлипким, отнюдь не святым человеком, которого вместе с Христом вели на Голгофу. Саго не стал развивать этот образ. В белом дансики он был бы вне всякого подозрения где угодно, в бегстве же он был живым воплощением несправедливости. Тем не менее он убегал неуклюже, даже, можно сказать, неудачно — быть может, со страха. Лишь белые крылья дансики уносили его к воображаемому убежищу. Даже в его возвращении было известное благородство. Он потерял дансики, но спокойствие и молчание украшали его лицо, а растерянность была укоризной дюжему дяде, который косматой лапой вцепился в его трусы.

Кровь могла пролиться уже давно. Варавва был далеко впереди, но шофер какой-то машины прибавил скорость. Мрачная решимость в его чертах говорила, что он готов сокрушить беглеца всей мощью грузовика. Варавва отпрыгнул в сторону. Новый страх пробудился в нем: это был Лагос и утро, а его могли просто убить.

— Шофер собирался убить его! — вырвалось непроизвольно у Саго.

— Убей мерзавца! — крикнул кто-то поблизости.

По странному, зыбкому и бессмысленному уговору этот юноша мог быть убит. Саго пришел в ярость и возбуждение. Не то чтобы он хотел преподать толпе урок — она бы вряд ли его усвоила, — он привык мыслить так, что внезапно и гневно сосредоточивался на доселе дремавших вопросах. Таких, как беспечное варварство толпы, ее глумление над теми, кто вынужден каждый день унижаться.

Он вбежал в отель и выглянул вниз с балкона. Теперь он был над головами гонителей и видел, как Варавва уклонялся от их ударов. Ноги Вараввы вросли в землю, он проиграл этот бег.

— Но я ничего не сделал... но что я сделал?

Попробовав оправдаться, он вдруг признал приговор толпы справедливым и вновь побежал к лагуне.

Толпа скрыла его из глаз, и Саго вспомнил о плоской крыше отеля. Задыхаясь, он проскочил четыре пролета. У перил стоял человек, по странному совпадению — тот же человек, что был рядом с ним на балконе. Саго не мог ошибиться: альбинос в темных очках, кафтане и феске.

— Не пускайте его к воде... не пускайте его к воде, — доносилось снизу.

В сознании толпы вор всегда — сверхчеловек. Он может прыгнуть вниз с шестого этажа и, затаив дыхание, проплыть под водой всю лагуну. Никто и не сомневался, что он ускользнет, едва коснется воды.

Варавва прыгнул вниз с сыпучего склона, упал и проехал на спине полпути. Он вскочил и скрылся под нависающим берегом. Когда через десять ярдов он показался вновь, он остановился, совлек с себя мученические одежды и, подняв их над головой, пошел вброд к островку, который лежал в небольшом удалении от берега. Замысел был прост: при первой угрозе он нырнет под воду.

— Быть может, мальчик не виноват.

Саго вздрогнул — так близко от него прозвучала эта фраза. Незнакомец подошел к нему. Саго поколебавшись, решил быть учтивым:

— Не думаю.

Альбинос, помолчав, сказал:

— Я вижу, вы меня не узнали.

Саго взглянул на него и покачал головой. Альбинос вернулся к исходной теме:

— Поклеп испугает кого угодно. Может быть, стоит над этим задуматься?

— Толпа ошибается редко, но в данном случае, может быть, он и не виноват.

Толпа раздалась, пропуская какого-то человека.

— Видимо, полисмен, — сказал альбинос. — Вор только на это и уповает, иначе ему живым не уйти.

Раздраженный назойливостью собеседника, Саго сказал:

— Вы, кажется, много знаете о воровских уловках.

— О да, — сказал альбинос.

Между полисменом и воришкой начались переговоры. Блюститель порядка крикнул, чтобы толпа разошлась, и она с недовольным ропотом подалась назад. Варавва, увидев это, уверился в полномочиях собеседника и покорно зашагал с островка под защиту закона.

Толпа расступилась. За потное скользкое тело нельзя было ухватиться, и начальник крепко держал его за трусы. Недавние гонители словно утратили интерес к происходящему. Кое-кто похихикивал, но отнюдь не все; угрозы сменились сдержанным любопытством, ибо многие видели вора впервые.

Саго не мог позабыть лица шофера-убийцы; он узнал его среди толпы, явно неудовлетворенного и до сих пор жаждущего крови. Полисмен вел Варавву мимо него, и он с криком «Омо оле!» вдруг ударил воришку в лицо. От сдержанности толпы не осталось следа. Варавву вмиг оторвали от защитника и обрушили на него сотни пылких неловких ударов. Не раздумывая. Саго бросился вниз в неясной надежде спасти избиваемого. Неожиданно он осознал, что альбиноса на крыше давно уже не было. На последнем пролете лестницы Саго остановился. Необъяснимое чувство уверенности укротило его порыв, и он возвратился на крышу, чтобы посмотреть, как будет действовать альбинос.

— Как я ему дал! Прямо в рожу...

— Ты видел? Прямо в пузо, клянусь...

— Оле! Э фигбати фан ейе!

— Дай-ка мне палку. Алакори!