Интерпретаторы

— Стало быть, о себе. Продолжайте. Я должен знать, что вы за человек. Скажите мне, в чем ваша суть. Я знаю, я мизантроп. Я не люблю людей и не хочу, чтобы они любили меня. Большинство из них — шарлатаны. Я был во многих странах Европы, но люди везде одинаковы. Нудные, неискренние. Я приехал с надеждой, что африканцы иные.

Так продолжалось долгое время. Голдер сидел на перилах, сосредоточенный, как инквизитор, но вместо допроса излагал свою собственную историю.

— Я люблю одиночество. Сиди и пиши. Я пишу вторую книгу, исторический роман на африканском материале. — И затем с безумием в голове: — Вы же меня не слушаете! Вы думаете — о чем вы думаете?

На этот раз вопрос достиг цели, и Саго взял себя в руки.

— В чем дело? Я же сказал, что ни о чем не думаю, А если бы я и думал, я не обязан об этом докладывать вам. Вас это не касается.

Порою смех Джо Голдера был устрашающ. Он обнажил крупные зубы, и из глотки его вырвался рев. Саго насторожился, но все же подумал: а не актерство ли это?

— Быть может, вам нравится выглядеть необычным?

Смех прекратился.

— С чего вы взяли?

— Да так. Пришло в голову, я и спросил.

— Я один из самых искренних людей, которых я знаю.

— И это может быть позой. Я хочу сказать, обдуманной формой поведения.

— Перекусим, — сказал Джо Голдер, направляясь к буфету. — Прогулки возбуждают аппетит. Вам чего-нибудь дать?

Видимо, Саго слишком долго обдумывал ответ, и Джо Голдер взвился:

— Боже мой, я же не заставляю. Я только предложил.

— Чистое безумие. Вы никогда не задумываетесь, есть вам или нет?

Но хозяин уже был в соседней комнате у буфета. Саго пошел за ним, принуждая себя быть общительней.

— В Париже я познакомился с танцором из Британской Гвианы, — говорил Голдер. — Он был такой дьявольски гордый, что избегал всякой помощи, только бы потом не сказать спасибо. Боже! Я ненавидел его душу, как он ненавидел мою. Он подыхал с голоду, а у меня был хороший пост в библиотеке. Бесплодно прошатавшись по антрепренерам, он, бывало, заглядывал ко мне, плюхался в кресло и слушал музыку. На ботинки его было страшно смотреть. Явно, что он ничего не ел с неделю. Но разве бы он согласился пообедать? «Нет, спасибо, — с великолепным оксфордским прононсом. — Нет, спасибо!» Я выходил из себя, видя, как он притворяется сытым, в то время как его потроха вопиют о хлебе. Он был такой английский! Такой корректный. Мы вместе учились в Оксфорде, но он провалил экзамен, и мы одновременно оказались в Париже. В общем, больше всего его привлекал танец. Однажды я пришел к нему. Это была крысиная нора под крышей. Я давно не видал его и решил разыскать. Я три часа шлялся по трущобам, пока не нашел. Он лежал в постели, обессилев от голода... Я заглянул в его шкаф и не нашел в нем даже зубчика чеснока. Но он заставил себя встать, распахнул окно и заявил мне в гнусной английской манере, что сыт, — боже, он отупел от гордости. Мне пришлось выйти, купить продуктов и приготовить ему обед. С какой же ненавистью он ел.

Заинтригованный Саго смотрел, как Голдер зажигает керосинку.

— Я не пользуюсь электричеством, — пояснил тот. — С тех пор как мне принесли первый счет.

Он стал готовить яичницу. Когда он разбил третье яйцо, Саго сказал:

— Надеюсь, это не для меня.

— Вы не хотите?

— Кажется, нет.

— Я вижу, вы до сих пор раздумываете.

— Я не хочу есть.

— Вы уверены? Или в вас тоже сидит англичанин?

— Разумеется, англичанин. Но мне правда не хочется есть. Спасибо, очень мило с вашей стороны, простите, что причиняю вам столько хлопот.

— По крайней мере, у вас есть чувство юмора.

— Боюсь, вы ошибаетесь, но не важно.

— Не важно? Должен признаться, что получаю удовольствие от распознавания голода в людях. Это еще одна дурная моя привычка. Я вам не говорил, но прежде, чем я устроился в библиотеке, я сам изрядно поголодал. С тех пор голод меня не привлекает. Все те, кто божится, что голодают ради искусства, ради свободы, ради того дня, когда они одарят мир своим гением, — все они шарлатаны. В них нет ничего, в этих олухах из Латинского квартала. О, я пожил их жизнью. Мне повезло, получил перевод из дома. От этих жуликов просто тошнит. Единственно, что они умеют, так это жить за чужой счет. Тут они гениальны.

— Я встречал подобных в Нью-Йорке.

— О да. Гринвич-вилледж.

— И в Сан-Франциско. Ваши битники озадачили меня. Зачем они устраивают сборища?