Интернет-журнал "Домашняя лаборатория", 2007 №11

Между тем «паровоз» советской экономики продолжал «лететь вперед» в порыве роста и модернизации, зачаровывая наблюдателей во всем мире. Историк экономики из Гарвардского университета Александр Гершенкрон выдвинул идею о «преимуществах отсталости», утверждая, что, когда в Советском Союзе впервые устанавливалось промышленное оборудование, были взяты самые новейшие модели, и это поставило СССР в преимущественное положение перед теми странами, которые, развив свою промышленность раньше, были к тому времени обременены устаревающей техникой. По прошествии уже более сорока лет после революции, в 1960 году, экономист Роберт Кэмпбелл (впоследствии ставший одним из ведущих специалистов по Советскому Союзу), констатировал, что темпы экономического роста в СССР почти вдвое выше, чем в США, и пришел к заключению, что «коль скоро имеется разница в темпах роста, русские неизбежно догонят нас; а если она будет оставаться на нынешнем уровне, это произойдет довольно скоро»[4].

Но вот сегодня, при жизни третьего поколения после Октябрьской революции мы видим, что эта грандиозная попытка распорядиться техникой на благо народа не удалась: Горбачев, Ельцин и другие нынешние лидеры государств, образовавшихся после распада СССР, все как один обратились к Западу за помощью в технической модернизации. Что же явилось причиной этой неудачи? Стандартный ответ «несостоятельность централизованно-планируемой экономики» никак нельзя считать исчерпывающим объяснением. В конце концов, советская централизованно-планируемая экономика оказалась в состоянии создать промышленную систему, которая в пору своего расцвета была второй в мире по масштабам; она позволила стране оказать сопротивление гитлеровским войскам и низвергнуть их и дала ей возможность развиваться в течение многих десятилетий как до, так и после Второй мировой войны. Она позволила Советскому Союзу запустить первый в мире искусственный спутник и вывести первого человека на околоземную орбиту. Пока граждане СССР верили в свою систему, она как будто бы работала довольно хорошо, по крайней мере, по сравнению с другими отсталыми странами, предпринимавшими попытки технической модернизации. Не было ли в самом характере использования техники в СССР чего-то такого, что способствовало утрате веры и, как следствие, провалу советской системы? Воспроизведение истории жизни Петра Пальчинского и его идей об использовании техники дает важный фрагмент решения этой загадки [5].

СТАНОВЛЕНИЕ МОЛОДОГО ИНЖЕНЕРА

Петр Акимович Пальчинский происходил из большой, запутанной и неблагополучной семьи. Его отец Аким Федорович Пальчинский, землемер и таксатор поместий, был женат дважды и имел пятерых детей от первой жены Александры и семерых — от второй, Ольги. Петр, родившийся 5 октября 1875 года, был старшим из детей, и его братья и сестры видели в нем человека, с которым они могли поделиться своими трудностями и к которому можно было обратиться как за психологической, так и за денежной помощью. Свои детские годы Петр провел с матерью (Александрой) в волжском городе Казани, где вместе с ними жили его брат Федор и сестры Анна, Софья и Елена. Его единокровные братья (Иван, Михаил, Александр и Илья) и сестры (Антонина, Юлия и Александра) жили с отцом и своей матерью Ольгой в Саратове.

Петр был энергичным юношей и отличался большими способностями к учебе. Редко видевший отца после того, как его родители разошлись (когда ему было восемь лет), в юности он доверялся в первую очередь матери, принадлежавшей к известному в обществе, но безденежному аристократическому семейству. Мать сильно повлияла на раннее обучение Петра. Под ее руководством он стал хорошим пианистом, несмотря на то, что не отличался естественной склонностью к этому инструменту [6]. Она также побуждала его читать книги из большой семейной библиотеки, доставшейся им по наследству. Петр проводил долгие часы, зарывшись с головой в романы, стихи, популярные книги о науке и исторические сочинения, имевшиеся в их доме в достатке. Вместе с тем, он жаловался матери на отсутствие близких друзей. Видя, что он был необыкновенно сдержанным юношей, она настоятельно советовала ему более открыто проявлять себя в отношениях с другими людьми [7]. В то же время она хвалила его за успехи в учении — в частности, за то, что в семнадцатилетнем возрасте он уже в совершенстве владел французским и немецким языками [8]. Впоследствии его лингвистический репертуар пополнился еще двумя языками — английским и итальянским.