Через секунду сияние померкло, а у Кейлота перехватило дух, когда он увидел, что линии, по-прежнему сверкающие ярко-желтым светом, вдруг отделились от ладоней Ватто и взмыли в воздух. Закружились в невероятном солнечном танце. Две «линии жизни» создали туловище. Две «линии сердца» изогнулись, каждая сделала по две петельки. Присоединившись к туловищу, они образовали четыре коротеньких лапки. «Линии ума» разделились. Та, что сошла с правой руки Ватто, сомкнула свои концы и стала головой. А та, что была на левой руке, согнулась пополам, но концы ее приросли к туловищу с противоположной стороны и создали хвост. Другие мелкие линии, которым человечество пока не присвоило никаких названий, облепили полученный остов, дополнив его незначительными деталями, как легкие штрихи карандаша придают рисунку более совершенный вид. Так на лапках появились когтистые пальцы, а на голове – глаза и маленькие ушки с бахромой по краям.
Похожее на ящерицу существо, повинуясь заданному ранее темпу, не сбавляя оборотов, кружилось вокруг своей оси, раскинув в стороны лапки. Его тело обрастало искрящейся красно-оранжевой чешуей и постепенно удлинялось. Наконец, кружение начало замедляться. Ящерица сделала еще пару оборотов и замерла. Глазки ее были закрыты, и она не подавала никаких признаков жизни.
– Это и есть тот самый приятель? – прошептал вконец пораженный Кейлот.
– Это саламандра, – так же шепотом подсказал ему Лютто.
Ватто протянул руку ладонью вверх, и саламандра мягко опустилась на нее. Глазки существа широко распахнулись – они оказались непроницаемо черными – а вокруг короткой шеи вспыхнул воротник яркого пламени, которое, устремившись по спине и вдоль хвоста, превратилось в своеобразный гребень.
– Ну, здравствуй, Самум! Давно не виделись! – сказал Ватто, и Кейлот услышал его прежний голос. Саламандра подняла голову и уставилась круглыми глазками на Ватто. Южанин погладил существо по спине. Его пальцы прошлись по гребню из трепещущего огня, однако это им не причинило никакого вреда. По крайней мере, на лице у Ватто не отобразилось болезненных эмоций, а на коже не возникло ожогов. Кейлот и Лютто не услышали слов, не увидели движения губ, и, тем не менее, на каком-то ином, глубоком, подсознательном уровне южанин донес до волшебного существа свои распоряжения. И когда Ватто затем поднес руку к горке хвороста и позволил саламандре перескочить со своей ладони на один из сучьев, ящерица тут же взялась за дело – принялась ползать по веткам и слизывать с них влагу. Лишенный губ, рот саламандры приоткрывался, подобно полукруглой щели в ночь, и из него высовывался длинный, белый и блестящий язык. Чуть позже Кейлот вспомнил, на что он был похож. На раскаленный добела металл, который кузнецу не раз доводилось извлекать щипцами из жерла печи. Если аналогия соответствовала действительности, то работа не должна была забрать у саламандры много времени.
– Замечательно! – восхитился Кейлот. – Хотя я больше рад тому, что все закончилось. Ты хоть бы предупредил, что собираешься колдовать. А то я решил, что в тебя вселился демон.
Губы Ватто украсила извиняющаяся улыбка:
– Честно говоря, я и сам не ожидал, что получится. Последнее наше с Самумом приключение закончилось довольно плачевно.
– И я это хорошо помню, – пресным голосом подтвердил Лютто. После появления саламандры он стал еще мрачней, чем прежде. И придвинулся поближе к Кейлоту.
– Как, ты говоришь, его зовут? – переспросил воин.
– Самум, – повторил Ватто, – это дух огня. Погодите, я представлю вас. Самум! – ящерица на миг оторвалась от своего, безусловно, захватывающего занятия. – Это господин Кейлот. Он – наш друг.
Саламандра коротко глянула на воина, мигнула черными глазками и возобновила работу.
– Самум… Какое оригинальное прозвище, – заметил Кейлот. – По-моему, так называют горячий южный ветер, бороздящий просторы пустынь.
– Совершенно верно, – просиял Ватто. – Это прозвище подсказал мне Лютто. Он знает толк в таких вопросах, потому что… – но тотчас Ватто наткнулся на предостерегающий взгляд брата и сразу же умолк. Самум тем временем практически справился с заданием – горка хвороста, возвышающаяся в центре каменного круга, была объята дымом, а изнутри слышалось звонкое потрескивание. Наконец вспыхнул огонь, яркий и живой, а дым, стлавшийся по поляне длинными ватными щупальцами, вознесся к небу.
– Куда он делся? – спросил Кейлот, вглядываясь в костер. Он видел только замысловатую пляску огненных язычков и беспокойное кружение искр. На миг Кейлоту удалось различить ртутный блеск черных глазок Самума, и тогда же он обнаружил очертания тела саламандры. Но в следующее мгновение она вновь растворилась в огне.
– Самум греется, – пояснил Ватто. – В мире, откуда он явился, господствует немыслимый жар. И, когда он приходит по моему зову, то очень замерзает. Единственное место, где он может хоть как-то согреться – это самое сердце пламени.
– Однако ты был недостаточно откровенен со мной, когда сказал, что твоя магия – лишь слабый отголосок былых способностей ваших предков.