Интернационал дураков

– Вот так и можно. Я иногда финнам завидую – они так просто к этому относятся… Я Ванечке говорю: неужели ты не можешь найти себе девственницу? А его прямо передергивает: противно слушать… Что, говорит, двенадцатилетнюю, что ли? Хочешь, чтобы меня в тюрьму посадили?

– Так и что хорошего? Нет тайны, так и романтизьму не будет.

– Да в Советском Союзе это была тайна только для таких дурочек, как я! Я знаю девочек, которые выходили замуж девственницами, а на самом деле уже и сосали, и в задницу трахались…

Японские глазки, оскорбленно округлившись, прицельно застыли, высматривая во мне, сидящем перед стоящей, хотя бы самую робкую попытку несогласия. Но я уже понял: ее скрытая мишень – всегда какие-то неведомые ей женщины, которых я по наивности могу счесть более добропорядочными, чем она.

– Но лучше же быть такой, как ты, – я преданно уставился в нацеленные на меня окуляры.

– Кому лучше? – она по-прежнему возвышалась надо мной, но уже скорбно, а не гневно. – Я вот когда попала в общежитие, просто

ничегоне знала, НИ-ЧЕ-ГО! И сразу попала в лапы этой наглой сволочи!

Похоже, меня ждали неприятные сюрпризы…

– Все-таки даже самая наивная девочка знает, что под юбку пускать к себе нельзя, – сказал я как бы примирительно, но на самом деле холодно.

Что от нее, разумеется, не укрылось.

– Это твоя Галина Семеновна такая умная. А я больше всего губы прятала, чтобы он в губы не поцеловал…

– Так что, он тебя изнасиловал, что ли?..

– Он считал, что это я таксопротивляюсь, для вида.

– Где все это было, в какой-то малине?!.

– Нет, в общежитии. Просто он был такой красавец, что считал, все только и мечтают, чтоб он им вставил.

– Бред какой-то… Так надо было в милицию заявить, чтоб он хотя бы срок получил, сволочь такая!..

Мои руки налились ледяным свинцом от ненависти, но… Ненавидимый мною красавчик был далеко, и мой ненавидящий взгляд был обращен на нее.

– Он меня убедил, что все так делают, только не рассказывают.

– Ты что, после этого с ним и дальше продолжала?!.

– Ну так… Иногда.

Теперь моя ненависть уже обратилась целиком на нее.

– Знакомое дело. Общага, все по-быстрому, не раздеваясь…

– Какие глупости!

– А как? У него хата, что ли, была, у твоего красавчика?

– Ты так на меня смотришь, как будто это я во всем виновата…

– А ты ни в чемне виновата?

– Ладно, надоело. Если я такая плохая, иди к своей Галине Семеновне.

Она у тебя святая, вот и целуйся с ней.

Нет, святой – это я. Я не встал, не взял свой рюкзак, не вышел, шарахнув дверью так, чтобы в тинэйджерском раю долгим стоном отозвалась гитара, – я всего лишь зажмурил глаза и посидел секунд пятнадцать. А потом мертвым голосом попросил:

– Ну, так покажи, какая ты была тоненькая?

Она прицельно взглянула на меня сквозь свои окуляры и поняла, что другого голоса у меня нет. Присевши рядом со мной, она принялась переворачивать картонные листы с такой быстротой, что мой подбородок обдавало ветерком: “Вот!”

На каком-то черно-сером пляже она стояла в бикини и широкополой шляпе и впрямь невероятно тоненькая и фигуристая, словно фотомодель.

– Да-а!.. – в моем голосе прозвучала неподдельная почтительность, и это дитя тоже немедленно растаяло: – Вот видишь! Скажешь, твоя

Галина Семеновна была лучше?

– Да ну, ты что! Она всегда была толстая как бочка!

– Какой хитрый… Ладно уж, не сдавай свою драгоценную Галину

Семеновну, играйте в ваш баскетбол. Мне Тягушева сразу сказала, что вы с Галиной Семеновной идеальная пара.

– Ты готовься: теперь подруги начнут всячески восхвалять Галину

Семеновну. Или сочувствовать. Чтоб отравить твое счастье.

– Тягушева сама видела, что таких заботливых жен… Ай, ай, ай…

Она поняла, что я собираюсь слишком пылко ее обнять. Я был снова так счастлив, что, пожалуй, даже и этого красавчика не стал бы убивать.

Отрезал бы яйца и отпустил. Даже просто полязгал бы кусачками над ухом…Ведь никаких таких гадостей на свете на самом деле нет, а что есть – ее невесомые, будто травинки, пальцы, скользящие у меня по шее… Как раз по тем самым старческим родинкам… Я с тех пор часто их трогал, два эти крошечные клубочка, два свернувшихся до поры до времени паучка.

– Ну что они, выросли? Родинки, – безнадежно поинтересовался я.

– Какие родинки?

– Ты сама же мне говорила… Все правильно, я почти уже старик.

– Ты старик? Не смеши меня! Ты еще лет тридцать всех подряд будешь трахать! Патриархи в твои годы только…- стеклышки блеснули радостным азартом: – А ты походи по дому в кальсончиках. Как будто ты мой муж.

– Они ж залежались с советских времен, уродливые нечеловечески.

– И хорошо. Сразу видно, что человек у себя дома. Ну-ка встань!

Она расстегнула ремень и начала дергать молнию, – как тогда у

Командорского, – в конце концов стащив с меня все. Открылись марлевые нашлепки.

– Бедненький! Я совсем забыла, прости!.. Так тебя еще и побрили?..

– Ну да. Я даже и не заметил… Что, он сильно проиграл без свиты?

– Наоборот… Такой стал нахальный! Подожди, тебе же запрещено!..

– Мне запрещено только чихать. А если на спине…