Интернат

– И что ты сделаешь, если это они? – спросил Серафим, уставясь в отверстие слива, чернеющее на жёлтой поверхности раковины.

– Э-э… – растерялся Денис.

Действительно, что? Вдруг они тут все завязаны?

– Ну… Галайде скажу, –  придумал он. – Ему же мы сказали.

– Сказали. Уверен, что кладовщику в милиции поверят больше, чем воспитателю или фельдшеру?

Денис думал недолго:

– Не-ка.

– Ну, и всё, – припечатал Серафим.

Денис удивился.

– Так что – сидеть пальцы грызть?! Чтоб всех тут перекоцали?! Ты чё, сбрендил? Куда ты своего Бога задевал? В карман сунул? Ты ж тут грудь пятил – я, типа, верующий, я, типа, без Бога никуда!.. Чего теперь, забоялся за Богом идти, что ли?

Серафим посмотрел ему в глаза.

– Хорошо говоришь, – сказал он и утёр ладонью рот. – Ренату в лицо то же самое скажешь?

Денис насупился. Но Серафим и не ждал ответа.

– Можно, конечно, и к Михал Натанычу сходить, – продолжил он. – Только кто ему поверит?

– Ты уже говорил.

– Говорил. Хочешь, к самой Крисевич пойдём? – предложил Серафим.

Рот у Дениса сам собой скривился.

– Пойдёшь к ней… В смысле, пойдёшь, конечно, но представляю, какой хай подымется. А потом – купальня, розги, пелёнки, карцер, унитазы, слабительное или вообще… психушка.

Серафим вздохнул.

– Ага. Или голышом перед всем строем. Найдут, в общем, чем замарать. Если б позвонить удалось…

– Телефон – это безнадёга. А у Галайды нет?

Серафим встрепенулся.

– Слушай, точно! Должен быть!

– Или в учительской, – вспоминал Денис и тут же себя одёргивал: – Нет, фиг: в ней всегда кто-нибудь торчит. И в воспитательских тоже. А вахтёр и охраник внизу не дадут звякнуть.

– Они подневольные, чего ты от них ждёшь? – пожал плечами Серафим.

– Понимания, – фыркнул Лабутин, и Серафим невольно тоже фыркнул, вспомнив двух сменных вахтёров и двух охранников, разных по виду, одинаковых по содержанию: ворчливых и ответственных за охрану помещения.

Они перебрали имена учителей-предметников, воспитателей, но поняли, что всем им доверяться опасно.

– Вот непруха-невезуха, – вздохнул Денис. – Если б хоть до Интернета добраться, я б такие тексты в Сеть сбросил! Весь мир бы узнал… И вообще. У нас не интернат, а колония какая-то для несовершеннолетних зэков. Концлагерь. Ни в город выйти, ни звякнуть, ни повстречаться. В секцию какую – и то не пускают. Это чё, нормально считается? Эти все наши преподы и прочие взросляки-мочалы – сами преступники!

– Ну, тогда и их начальники тоже, – вздохнул Серафим.

– Чё это – тоже! – не согласился Лабутиин.

– А думаешь, они прям не в курсе, – печально сказал Серафим.

– Нет, конечно!

– Вот уж сказал! В курсе они, в курсе. Поди, и устав сами писали, и наказания придумывали. Только шито-крыто всё. И не ухватишь.

Кедринский говорил, будто взрослый. Денис слушал его с удивлением: нифига себе бублик! Да он даже дырку смыслом наполняет! И, главное, понятным. Единственное, что не понятно: делать-то теперь чего?!

– Может, записку через забор бросить на пробу, – предложил он. – На прогулке, например. Или закричать? Типа «спасите, нас тут убивают!»?

Кедринский в ответ досадливо повёл плечами

– Ой, да ты не слышишь, что ли? – воскликнул он. – Ну, бросишь, ну, крикнешь. Решат, что интернатовский дебил над прохожими куражится, на забор кидается. Ещё и просигналят той же Алле Викторовне. А она, хоть в доле, хоть не в доле, а дело замнёт по любому.

– Не замнёт. Не получится.

– Получится. Взрослых ты не знаешь, что ли?! Они так солгут, что не протаранишь, не пробьёшь, до правды не докопаешься.

Повисла длинная пауза. Потом Кедринский вздохнул и решился:

– Ладно. Дорога одна – к Михал Натанычу. Больше не к кому.

– Идём.

– Ты со мной?

Серафим вздёрнул брови. Денис набычился: ему не доверяют! Да ему в Counter Attack главную роль доверили в клане! Он там такое творил, такие чудеса храбрости показывал! А тут, подумаешь, к кладовщику в подвал спуститься! Фе!

– Я тебе не трус.

– Нос не задирай, – посоветовал Серафим.

– Кто задирает? – обиделся Денис.

Серафим двинулся из туалета в коридор, и Денис увязался за ним, пытаясь сохранить в себе храбрость. Вроде, чего бояться? А страшно. Наверное, потому, что это реальность, над которой ты не хозяйничаешь теперь. Противное чувство бессилия. Противное – для Enterа. Да и для Дениса тоже.

Галайда собрался уходить домой, когда к нему постучали.

– Закрываюсь! – крикнул он, но постучали снова.

Поварчивая, он открыл и впустил поздних посетителей.

– О! Дениска и Серафимка! – узнал он и обрадовался. – Живы, значит, опятки-ребятки!

– А вы что, слышали уже? – выпалил Денис.

– Слышал уже – чего? – улыбнулся Галайда.

– Как чего? Андрюшка Дубичев умер.

Галайда спал с лица и сел на стул.

– Что значит – умер? Когда? Он вчера… нет, позавчера ко мне приходил за носками. Что случилось? Несчастный случай, что ли?

– Какой там несчастный случай! – сказал Серафим.

– У него болезнь какая-то. Температура поднялась, а врача вовремя не вызвали, – заторопился досказать Денис.

Они долго молчали. Галайда сосредоточенно вытер ладонью стол, сметая то ли несуществующие крошки, то ли несуществующую пыль.