Интермеццо, интермеццо

— Анхе, Анхе! — Приговаривал между тем попугай, (кстати, меня почему то совсем не удивило, что он использует связную и осмысленную речь). — Что будет если я не смогу спасти твоего пра-пра-пра-правнука? Какими глазами мне тогда смотреть на твой портрет? А что скажу твоей тени, когда мы встретимся?.. Четыре столетия насмарку!.. Но, вот кажется!..

При этих словах попугай остановился, не переставая работать крыльями, и во что-то всматриваясь. Я, по-прежнему, мало что понимал из увиденного и услышанного, но моё сознание успело ожить, и теперь лихорадочно искало путь к спасению.

Но вот попугай, похоже, разглядел то, что искал. В его глазах засветилась радость, он чаще заработал крыльями и отцепил когти правой лапы от ворота кирасы. Казалось, он почернел от напряжения, но, прилагая невероятные усилия, поднял свободную лапу и взмахнул ей так, как будто собирался царапнуть, что-то перед собой! В тот же миг в воздухе появилась некая вертикальная щель, которая тут же стала расширяться.

Я конечно не в первый раз видел межпространственный разрез, но чтобы его сделал попугай?.. Однако в тот момент мне было не до удивлений. От сознания, что может быть это и есть путь к спасению, меня бросило в жар! Я вдруг почувствовал, что могу двигаться! Но когда я попытался это сделать, меня вновь скрутила такая боль, что потемнело в глазах! Тогда, собрав последние силы, я протянул руку и уцепился за пустые ножны от меча, которые были пристёгнуты к поясу воина опекаемого попугаем.

Едва мои пальцы сомкнулись на этой спасительной соломинке, как сильный рывок едва не вырвал её из моей руки. В следующее мгновение я почувствовал, что лечу куда-то с невероятной скоростью, потом всё закружилось и потемнело перед глазами, затем последовал удар, и моё сознание погасло, как свечка, которую накрыли колпачком.

Очнулся я от чувства блаженного тепла и яркого солнечного света бьющего прямо в глаза. Сообразив, что могу двигаться, я тут же сел и огляделся вокруг. Берег, точнее песчаный пляж на котором я находился, был мне совершенно незнаком. Можно было сказать лишь то, что сейчас я был весьма далеко от холодных Нидерландов.

Повернув голову, я обнаружил неподалёку растущие пальмы, под одной из которых лежал человек. Я тут же узнал в нём испанского воина, которого так отчаянно пытался спасти попугай, только сейчас его лицо было, не синим, как тогда, а просто бледным, глаза были закрыты, но грудь, освобождённая от доспехов, валявшихся рядом, едва заметно вздымалась. Это говорило о том, что парень жив, но по-видимому без сознания.

На вид ему было лет семнадцать-восемнадцать. Белокурые волосы, несвойственные испанской крови, падали на лоб, но изящные черты лица выдавали старо-кастильское происхождение жителя северного испанского побережья. Я поднялся, и ещё толком не соображая, что делаю, двинулся к этому юноше, но в тот же миг между нами появился давешний попугай, обрушившийся откуда-то сверху. Попугай имел потрёпанный и весьма усталый вид, но глядел так грозно и решительно, как будто был не птицей, а сторожевым псом.

— Каррамба! — Выкрикнул этот пернатый сторож и расправил крылья.

Я хотел было отпихнуть его ногой в сторону, но тут этот странный представитель птичьего племени вытянул шею, раскрыл клюв и выпустил в мою сторону фонтан огня, который едва не спалил мне бороду! (Я тогда носил бороду, но брил усы на голландский манер.) От неожиданности я сел там, где стоял, а попугай сложил крылья, принял подчёркнуто небрежный вид и спросил самым невозмутимым тоном:

— Переговоры?

Что-то в этой птице было такое… Даже если не принимать во внимание способность связно говорить и дышать пламенем, что-то необъяснимое внушало уважение и заставляло с ним считаться. По этой причине я утвердительно кивнул, стараясь при этом сохранить собственное достоинство.

Попугай несколько расслабился. (Несмотря на всю свою решительность, он всё же боялся меня, и я это чувствовал). Он вскочил на валяющуюся тут же корягу, уселся на ней поудобнее, (разве что ногу на ногу не закинул), извлёк откуда-то курительную трубку, плюнул в неё и задымил, как какой-нибудь морской волк из тех, что вечно торчат на пристани и глядят на весь мир свысока, словно бочка на которой помещается их зад ничуть не ниже королевского трона!

— Ты вторгся на мою территорию. — Сказал попугай, выпустив облако дыма, размером с нестриженого барана тонкорунной породы.

— У меня не было выбора. — Ответил я и вдруг сообразил, что оправдываюсь! Тогда я немедленно принял грозный вид и спросил:

— Что ты называешь своей территорией, и с какой стати я должен тебе верить?

— Своей территорией я называю этот мир, в котором ты сейчас пребываешь. — Заявил попугай, обведя в воздухе вокруг себя мундштуком трубки. — Я этот мир открыл, и я его освоил. Вход сюда разрешён только с моего позволения и только тем, кого я называю друзьями. Все остальные либо становятся моей добычей, либо убираются вон.

При слове «добыча» у меня мурашки побежали по спине.

— А вот он, — я указал на юношу, лежащего под пальмой, — он тебе друг или добыча?