Когда печальные рыдания затихают, я думаю сидеть и ждать, когда Хискотт и его третий охранник придут в поисках меня вместо того, чтобы рисковать, продолжая искать, когда за каждой закрытой дверью может ожидать грабитель разумов и коллекционер душ. Но загаженная насекомыми мебель не привлекает меня, и глубоко нездоровая атмосфера вытравит смелость, если я задержусь слишком надолго.
Вонь жжёных спичек и прогнивших роз обвалакивает меня, и я чувствую себя запачканным прикосновением этих рук и объятиями этого плаща. Мне ничего так больше не хочется, как вымыть руки и лицо, но даже если я осмелюсь задержаться, чтобы смыть запах, то всё равно не верю даже в то, что вода в этом месте безопасная и чистая.
Оказавшись снова в фойе, я стою, слушая дом. Омут тишины на фатомы[97] в глубину не встревожен ни одним течением, ни одна волна не беспокоит его поверхность.
Когда я поднимаюсь по лестнице, ступени слегка поскрипывают, отмечая моё расположение шаг за шагом. Но отступать уже нельзя, как и до этого нельзя было стоять неподвижно.
Четыре патрона остаются в пистолете. Шесть в револьвере, который неудобно засунут за спину, цилиндр сильно давит на позвоночник.
Даже сейчас, когда я поднимаюсь с первого этажа на второй, я чувствую, как будто я спускаюсь, как будто в этом доме нет пути вверх, нет пути вперёд или назад, нет пути в сторону, только вниз. Строгие законы природы здесь не действуют. Сильное ощущение подъёма как спуска – либо иллюзия, психологическая реакция на необычную угрозу, с которой я имею дело, либо что-то похожее на то состояние, которое называется синестезия, когда определённый звук воспринимается как цвет, а определённый запах, как звук. Или, может быть, этот феномен связан с Хискоттом и тем, во что он превратился, эффект определённой ауры, которая его окружает. Чувство настолько тревожащее, что мне необходимо одной рукой взяться за перила.
Я достигаю лестничной площадки. Ничего не ждёт ни на втором пролёте, ни, насколько я могу видеть, наверху.
Поднимаясь, я больше не могу смотреть на ступеньки, находящиеся за мной, потому что они на самом деле появляются, чтобы вести назад, на первый этаж, хотя по сжатию и натяжению икроножных мышц и бёдер я могу сказать, что я поднимаюсь.
После лестницы, вперёд по коридору, пол, кажется, имеет крутой наклон вниз, несмотря на то, что я знаю, что не имеет. Потолок оказывается ниже, стены наклонены под необычными углами, и архитектура – по крайней мере, я воспринимаю так – становится похожей на комнату смеха на ярмарке.
Цель этой иллюзии, направленной на меня преследуемой мной сверхъестественной добычей, не только в том, чтобы сбить меня с толку и сделать более уязвимым, а также в том, чтобы вывести меня прямо к той комнате, где он меня ждёт. Потолок впереди изгибается так, что встречается с полом и блокирует дальнейшее продвижение, стена слева перемещается в мою сторону, прижимая меня прямо вправо, к порогу. За открытой дверью правитель «Уголка Гармонии» лежит на кровати с пологом на четырёх столбиках в присутствии своего третьего слуги.
Существо стоит практически так же, как и то, с которым я столкнулся в библиотеке, хотя человеческие черты, оставшиеся от исходного постояльца мотеля, мужские. Пятнисто-серый покров сброшенной кожи скручен вокруг него, как будто слеплен по грубому наброску, тем не менее, я подозреваю, что это волнение выражает его гнев и тревогу.
Моя тревога не менее острая. Моё сердце бьётся как копыта жеребца, моя грудь наполнена звуком железных подков, бьющих по утоптанной земле. Льющийся пот обновляет вонь жжёных спичек и прогнивших роз в смазке пришельцев на моей коже и в волосах.
Хискотт, гибрид человека и монстра, лежит в блестящих засаленных клубках себя любимого, в мокрых свёртках медленно скручивающихся верёвок, охватывающих матрац, большая бледная змея с человеческими чертами большой головы, удлинённой как змеиный череп. Из шести его рук и шести кистей четыре одинаковой длины со сложными изгибами, очевидно, относятся к форме жизни из другого мира, которую он когда-то препарировал, и стволовыми клетками которой он надеялся существенно улучшить себя. Средняя пара рук человеческая, но эти две руки постоянно сжимаются, тогда как чужие кисти двигаются ослабленно, загребая воздух, как будто дирижируя невидимым оркестром во время песни в медленном темпе.
Моё ощущение вырождения и упадка, которое меня накрывает на кухне, возникшее после исследования крысиных скелетов, подтверждается здесь. Это существо в кровати не является ни существом, способным путешествовать между звёздами, ни блестящим учёным, являвшимся ключевой фигурой в проекте «Полярная звезда». Это генетический хаос, возможно, самый ужасный из обоих видов: беспокойный разум Хискотта не пострадал, но был ещё больше испорчен нуждами пришельцев, холодными инопланетными вожделениями и силой пришельцев; тело лучше всего подходит для другой планеты, возможно, выросло необычно большим и нелепым, потому что желания и жажда двух видов привели к ненасытности.