Интерлюдия Томаса

Тёплый свет идёт от ламп, скрытых в углублениях вдоль обеих сторон прохода, и он длинный, как футбольное поле, около двенадцати футов шириной и восьми футов высотой. Каждая поверхность светло-жёлтого цвета, блестящая, и, кажется, соединения между ними не имеют швов.

Воздух здесь теплее, и у него вяжущий химический запах, который нельзя назвать неприятным.

– Когда я только взломала эти третьи двери, – говорит она, – здесь было намного теплее, чем сейчас, и запах был намного сильнее. Сначала я подумала, что этот воздух может нанести мне вред, как яд или что-то ещё, но он не раздражает горло или глаза, и если из-за этого вещества у меня вырастет вторая голова, этого до сих пор не произошло.

В сравнении с теми комнатами, которые были раньше, это место выглядит доброжелательно, но моё предчувствие зла остаётся острым, и я рад, что у меня есть пистолет.

Девочка говорит:

– Следующие двери под напряжением и закрыты. Их невозможно взломать. Все эти преграды. Так что за ними, возможно, миллион брусков золота или секретный рецепт особого соуса «Макдональдса». Этот проход идёт так далеко, насколько мы сможем пройти.

Примерно на полпути к тем дверям, находящимся в отдалении, на полу в проходе лежит фигура. Поначалу она может быть ошибочно принята за человека, но это не так.

Когда мы подходим к распростёртой фигуре, девочка говорит:

– Что бы ни находилось за последними дверьми, если они действительно последние, там никто не мог остаться. Если бы там кто-то остался, они бы не смогли просто оставлять это здесь так долго. Они бы всё убрали.

Я не могу сказать достоверно, насколько высоким могло быть это существо при жизни или точный вес, потому что, судя по виду, оно было мумифицировано в большем жаре, чем она упомянула, и в воздухе с большим содержанием химии. По моим предположениям, я бы сказал, его рост составлял более семи футов, а вес был близок к трёмстам фунтам. Но он полностью обезвожен, кожа на его тощем теле, на его длинных руках и на когда-то страшных чертах его огромной головы сморщена, кожа измята, как серый льняной сильно изношенный костюм, который еще не обветшал, и ни разу не был выглажен.

Что я могу определить, так это то, что это примат, ноги длиннее рук, более совершенный, чем гориллы и другие человекообразные, со спинным изгибом, как у хомо сапиенс, способен стоять полностью вертикально. Но на этом схожесть с человеком заканчивается, так как у этого существа длинные пальцы с четырьмя суставами, по пять на каждой руке, и еще два больших пальца на каждой руке, по три сустава на каждом. Пальцы ног у него такие же длинные, как на руках, по шесть на каждую ногу, с одним пальцем, похожим на большой палец, на каждую половину дюжины.

– Я зову его Орк, – говорит девочка.

– Почему?

– Ну, я же должна его как-то называть, и называть его Боб мне кажется неправильным.

Я её ещё не знаю, но думаю, что она мне понравится.

– Орк, потому что он заставляет меня думать об орках из «Властелина колец».

Его череп, на котором плоть лица была высушена и обработана огнём, очень похож по размеру и форме на арбуз. Глаза завалились в высохший мозг, но судя по углублениям, они должны были быть размером больше крупных лимонов, расположенных не горизонтально, как человеческие глаза, а вертикально. Оставшийся носовой хрящ и масса высушенной ткани сверху говорят о том, что это хобот, как у муравьеда, однако от этой части лица отходят три искривлённых фрагмента роговидных структур, каждая длиной два дюйма, чем не может похвастаться ни один муравьед. Губы усохли, обнажив зубы, которые напоминают волчье ротовое вооружение. Рот раскрыт необычно широко, что обеспечивало полноценное использование этого ужасно острого и всё ещё блестящего набора режущих инструментов.

Предчувствие зла, которое держало свои когти во мне большую часть путешествия с пляжа, не ослабло, но его причина – не этот труп. Что бы ни тревожило меня, оно находится за закрытыми дверями в конце этого коридора, будь то живой экземпляр, родственный этому трупу, или что-нибудь хуже.

Ещё одна деталь бросается в глаза и кажется мне важной. Эта туша представляется такой сухой, как пергаментная масса, но ни пятна, ни появившиеся от времени останки разложившихся тканей не портят пол под ним. Куда делись телесные жидкости, разложившиеся и сгнившие жиры?

– Я изучала старину Орка несколько месяцев, – говорит девочка.

– Изучала его?

– Я могу узнать что-нибудь о нём. То, что сможет нам помочь. Я уверена, что могу.

– Но… изучала его здесь в одиночку?

На расстоянии не больше чем шесть футов от тела лежат несколько сложенных стёганых голубых шерстяных одеял, которые Джоли, очевидно, запасла для удобства. Она сидит на одном, сложив ноги по-индийски.

– Орк меня не пугает. Ничего не может напугать меня сильно после пяти лет доктора Хискотта.

– Кого?

Девочка произнесла для меня фамилию по буквам.

– Подонок живёт в доме, который раньше был нашим. Мы – его животные для мучения. Рабы, игрушки.

– Кукловод.