Интересная жизнь. Рассказы

Зайцев несколько раз пробовал вмешаться, чтобы выправить положение. Он мысленно упирался изо всех сил, нахмуривал брови, краснел лицом, переставая даже дышать от страшного напряжения, но сил его было слишком недостаточно.

«Вот если бы тот старик помог! — думал он. — Да как к нему подступишься, как объяснишь…»

Старичок, сидевший на скамейке, и сам давно следил за подозрительным надувшимся типом, пододвинув поближе к себе тяжелую резную палку из бука. Зайцев все-таки, понимая, что выхода никакого нет, направился к нему и, вежливо приложив руку к сердцу, заговорил:

— Виноват… Но…

Старик злобно осклабился, показал ему палку и молча пошел прочь, то и дело оглядываясь.

— Эх старик, старик, — сокрушенно пробормотал вслед ему Зайцев. — И ты против меня… Ну и пропадай со всеми, старый хрыч.

«Нет, нет, — через минуту раскаивался он в грубых словах. — Нельзя так. Это я сам во всем виноват, мне и спасать…»

Между тем, несмотря на всевозможные ухищрения Зайцева, мир все более кособочился. Ветер стекал плавным потоком к востоку, солнце все стремительней съезжало куда-то вбок, удлинялись тени.

Дворами и закоулками Зайцев двигался в безопасное место — так во время кораблекрушения люди устремляются к тому борту, что высоко поднялся над водой.

К вечеру он наконец очутился напротив своего дома. Долго стоял в аптеке, прячась за фикусом, настороженно следя из окна за беспечными прохожими. Когда же, после некоторого удивленного перешептывания продавщиц, к нему направилась строгая дама в белом халате, он, стараясь выглядеть спокойным, выступил из-за своего фикуса и, независимо посвистывая, пошел к дверям.

Во дворе переругивались хмельные грузчики, споря о чем-то с заведующей. Зайцева не заметили и не тронули.

К его счастью, лифт стоял на первом этаже. Зайцев шмыгнул в него, грохнул железной дверью и, не целясь, ткнул пальцем в кнопку. Лифт, дико ухая, пополз наверх.

«И здесь перекос», — отметил Зайцев.

До позднего вечера протомился он на кухне, листая газету. Ел и все прислушивался к шумам на лестнице, вздрагивая всякий раз, когда лифт останавливался на его этаже и грохотали железные двери. Ожидание с каждым часом становилось все невыносимее…

В половине двенадцатого в прихожей резанул звонок.

Зайцев вскочил из-за стола, запахнул халат и побежал на цыпочках открывать, дожевывая на ходу холодную треску. Постоял в темной прихожей, дожевал, сглотнул и спросил сдавленным, злым голосом:

— Кто там?

— Это я, — проблеял какой-то мужик. — Отвори, хозяин, есть разговор.

— Кто это? — переспросил Зайцев, встревоженно потирая ледяные руки.

— Это я, хозяин. На минутку… Я и заходить-то не буду, отвори, и всего делов-то… Я один здесь.

— Да свои, Жора, свои, — сипло перебил другой, неприятно знакомый голос. — Он один здесь. Отомкни.

— Кто такой? — пугаясь, огрызнулся Зайцев и отступил от двери.

Он с детства боялся цыган.

Долго никто не отзывался.

— Я не Жора! — крикнул Зайцев, не выдержав тишины.

За дверью зашептались, уронили тяжелую железяку…

— Кто там? — закричал Зайцев.

— Не бойся, хозяин, я один тут, — стал домогаться голос с недоброй лаской. — А хто такой — мясо, значить, собираю… Сборщик… Ты открой дверку-то по-хорошему…

У Зайцева захолонуло сердце и ослабли ноги.

«Зачем я голос подавал, кретин, — ругал он себя, холодея. — Сколько раз зарекался…»

Тут он расслышал скрип и тихое потрескивание. Очевидно, кто-то сильно, но осторожно, чтоб не растревожить соседей, напирал на дверь снаружи. Зайцев кинулся к двери, прижался спиной. Отскочил…

«Тревогу бить, тревогу бить…» — мысленно причитал он, не зная, что предпринять.

Треск внезапно прекратился.

Зайцев замер с открытым ртом, прислушался.

Кто-то тихо возился в замке.

Зайцев зажал ладонью рот, пригнулся и на цыпочках побежал в ванную. Не зажигая света, нащупал под раковиной топорик, которым рубил накануне мерзлую треску из морозильника. Но рука его, сделавшись от испуга дряблой и бессильной, не держала оружия. Зайцев в отчаянии приткнулся к шкапчику и тихо заголосил…

Очнулся он от приглушенной возни. Судя по затекшим его членам, прошло довольно много времени. Двигали стол на кухне.

— И куда подевался, сволочь? — негромко допытывался напряженный тенорок.

— Найдем, зарежем! — отрывисто пообещал сиплый, знакомый.

— Пилой запилим! — злобно уточнил тот же тенорок.

— Где б ему быть? — соображал между тем сиплый. — В ванную, что ли, забрался? От них всегда не знаешь, чего ожидать, такой народишко с гнильцой…

Зашаркали близкие шаги. Чья-то отвратительная лапа нашарила в темноте лицо Зайцева.

Зайцев заверещал и, взбрыкивая, кинулся из ванной. Загремело, загрохотало что-то сзади, обрушиваясь. Зайцев, ударившись коленом о бетонный угол, вырвался наружу из оскверненной квартиры, благо дверь была нараспашку, и, ёкая селезенкой, поскакал по склизким ступенькам…