Ильин козырнул и убежал. Саломатин сел и стал жадно есть остывшую картошку. "Покормить некому! - вспомнил Крайнев. - Жену с дочкой на Большую землю отправил".
- С какой радости вы тут пьянствуете? - спросил Саломатин, покончив с картошкой.
- Признался ему, кто я.
- Да? - Саломатин улыбнулся. - Поверил?
- Не сразу, - Крайнев указал на бутылку.
- Показывал ему исчезновение?
- Хватило этого, - Крайнев взял зажигалку и включил звук. Саломатин послушал и захохотал.
- Интересная штучка, - сказал, повертев в пальцах зажигалку.
- Вот еще! - Крайнев разложил на столе фальшивые документы.
- Солидно тебя снарядили, - сказал Саломатин, ознакомившись с каждым. - Органы работали?
Крайнев кивнул.
- Какой у них интерес?
- Познавательный. И личный.
- То есть?
- Операцией руководит подполковник Гаркавин. Твой внук.
- Ух ты! - Саломатин вскочил и заходил по избе. Внезапно подскочил и испытующе заглянул в глаза Крайневу. Тот в ответ улыбнулся.
- Трудно поверить! - признался Саломатин. - Дочке два месяца, а уже внук! Да еще подполковник!
- У меня правнуки, - успокоил Крайнев. - В тридцать-то лет! Мне труднее. У тебя внук когда еще родится, а мои - вот они, рядом.
- Сын Сони?
- Ефим Гольдман. У внуков такая же фамилия. Представляешь?
- Разве дело в этом? - засмеялся Саломатин. - Главное, деточки, живые, здоровенькие. Ах ты!.. Значит, правда? Все будет хорошо? Немцу хребет сломаем, войну выиграем и будем жить?
- Будем! - подтвердил Крайнев, пряча глаза.
- Виктор! - Саломатин обнял его. - Ты даже не понимаешь... Когда ты в сорок втором сказал мне, что все будет хорошо, немца побьем, а я стану генералом и Героем Советского Союза, честно скажу, подумал: "Заливает! Хочет подсластить расставание". Сегодня я полковник. Героем пока не стал, но три ордена имею. А немцу скоро хана. Ты не представляешь, как легко на сердце, когда знаешь: все будет хорошо! Можно надеяться, верить, но когда точно знаешь... Только за это тебе памятник можно ставить!
- С памятником подождем! - возразил Крайнев.
- Я не в том смысле! - засмеялся Саломатин. - При жизни!
- Мне наплевать на бронзы многопудье, мне наплевать на мраморную слизь... - процитировал Крайнев.
- Ладно, отдыхай! - махнул рукой Саломатин. - Чувствую, не скоро доведется вновь. Не спроста этот самолет...
Саломатин оказался прав. Прилетевший ночью самолет привез пакет. В нем оказались подробные инструкции для Ильина и Крайнева. И еще один необычный документ...
8.
Счастливая жизнь Эльзы Поляковой кончилась в двадцать лет. Через месяц после того, как она сменила немецкую фамилию на русскую.
Прадед Эльзы, часовых дел мастер Иоганн Шмидт, перебрался в Россию после Наполеоновских войн. В России заработать можно было куда больше, чем в разоренной войной Пруссии, где после битвы народов многим было не до часов. В Петербург Иоганн не поехал - в столице хватало часовщиков, как и в древней Москве. А вот в губернском N ощущался острый их недостаток, вследствие чего Иоганн быстро приобрел общественное положение и безбедную жизнь. Правда, в N не оказалось лютеранской кирхи, но такие вещи Шмидта мало смущали - достаток важнее. Немецких девушек в N также не имелось, поэтому Иоганн женился на дочке русского купца, для чего пришлось пройти дополнительный обряд и стать православным. Интернациональная семья обзавелась многочисленными потомками, хранившими традиции немецких предков, но ощущавшими себя русскими. В доме Эльзы говорили по-русски, но немецкий знали. Ее отец, Теодор, в русле семейных традиций стал инженером. Профессия эта сытно кормила и позволила Теодору обзавестись собственным домиком, правда, деревянным, но достаточно просторным, а также содержать кухарку и няню для детей. Профессия защитила Теодора Шмидта от революционных бурь: политикой он не интересовался, а инженеры были востребованы любой властью. Без беды все же не обошлось: в 1919 году умерла от "испанки" мать Эльзы. Самой Эльзе в ту пору было два годика, поэтому горе прошло мимо ее сознания. Потеряв жену, Теодор вновь жениться не стал, сосредоточив нерастраченную любовь на детях: старшем Петере и младшенькой Эльзе. Голубоглазая, беленькая Эльза была всеобщей любимицей, ее баловали отец, старший брат и даже няня.