— Это какая-то ошибка, Стася. Никуда я не дезертировал. Из Минска выбыл 1-го декабря и вечером того же дня прибыл в часть, в которую и должен был прибыть, в 257-й стрелковый полк 11-й армии ЛВО. В этом полку и служил, и воевал. Награждён медалью "За отвагу". За номером 84, между прочим. За два месяца дослужился до командира роты.
Я расстегнул шинель и показал медаль, висевшей у меня на гимнастёрке.
— Награждён указом президиума Верховного Совета СССР от 30 декабря 1936 года. Как ты думаешь, дезертиров медалями награждают?
— Извини, Васенька, нас, — вступила в разговор Стасина мама, — мы и не верили в это, надо сказать. Тоже думали, что тут какая-то ошибка.
— А Иванка твоя пострадала от этой ошибки.
— Что с ней? — встревожился я.
— Узнали, что у неё муж дезертир и исключили её, сначала из комсомола, потом из аспирантуры.
— На основании одних слухов? — изумился я.
— Мы тоже пострадали, — сказала Стася и заплакала вместе с матерью.
— Папу обвинили в связях с заговорщиками и хотели арестовать, а он оказал сопротивление и его убили и уже мёртвого обвинили во всех грехах. Если их послушать, то папа чуть ли не главным заговорщиком был.
— Кого их? — спросил я.
— Гэбэшников наших, — ответила Стася. — Им выслужиться надо, что они всех заговорщиков арестовали, вот и гребли всех подряд, и виновных, и невиновных. А папа просто сам защищался и нас с мамой защищал. Они ворвались в дом, бабушку убили. Ну, и папа тоже стрелять стал. Двоих или троих подстрелил, пока его самого не убили.
— Стася опять заплакала. Потом взяла себя в руки и продолжила уже спокойно, ровным безжизненным тоном:
— Мама тоже была под подозрением, хорошо, что её допросили под действием капсулы правды и после этого отпустили. Но квартиру у нас отобрали, переселили в барак, в какую-то конуру на 6 квадратных метров и все удобства общие. Меня исключили из института, маму выгнали с работы. Самое большее на что мы можем рассчитывать, это должность санитара или уборщицы. И мы с мамой решили уехать в Ленинград. У мамы там родственники живут. У них частный дом в Петергофе. Мама написала им письмо и нас согласились приютить. Вот мы и собрались.
— Про Иванку ещё знаешь что-нибудь? — спросил я.
— К ней сестра приехала, и увезла её куда-то с собой. Кстати, её заставили развестись с тобой, так что ты теперь снова холостой.
— Как это? — я уже устал удивляться.
— Заявление в ЗАГСе принимают, если развода желает один из супругов. Желание второго супруга в расчёт не принимается. Развод оформляется мгновенно. Печать в паспорте, подпись работника ЗАГСа и всё. Была семья и нет её.
Постояли, помолчали. Я ошеломлённо переваривал полученную информацию.
— А в доме моём живёт кто, ты не знаешь?
— Никто не живёт. Слышала я, что власти хотели его конфисковать, но что-то у них не получилось. Мы бы раньше с мамой уехали, да вот сначала, пока следствие шло, нас из города не выпускали. Потом пока с родственниками списались, время-то и шло. А ты приехал в отпуск, на побывку? — спросила Стася.
— Направлен в ОБВШ для завершения учёбы, — ответил я.
— Документы предъявим, пожалуйста, — неожиданно раздался за моей спиной мужской голос.
Я повернулся и увидел в двух шагах от себя военный патруль, состоящий из трёх курсантов ОБВШ во главе с пехотным капитаном. А среди курсантов оказались мои знакомые — Павел Коваль и Потап Быкович. Третий был мне неизвестен. Павел смотрел на меня с удивлением, а Быкович с нескрываемым злорадством.
— Капитан Рудый, — приложил руку к фуражке командир патруля. Я козырнул в ответ и представился в свою очередь:
— Лейтенант Берестов.
Моя шинель всё ещё была распахнута, и я демонстративно отвёл в сторону левую полу шинели открывая вид на мою медаль, приколотую над левым нагрудным карманом гимнастёрки, а правой достал документы — книжку командира и командировочное удостоверение вместе с проездными документами. Подавая их капитану взглянул на курсантов. Павел ещё больше раскрыл от удивления глаза, а Быкович зло смотрел на меня, сжимая кулаки.
Капитан тем временем не спеша знакомился с моими документами и, одновременно поинтересовался:
— Медаль за что дали?
— За задержание группы нарушителей государственной границы.
— Так ты по документам пехота, а не пограничник.
— Нашу часть тогда прикрепили к пограничникам, для усиления. Как раз перед началом Освободительного похода.
И видя в глазах капитана неподдельный интерес, я продолжил:
— Вышли в дозор нарядом в три человека и нарвались на дюжину поляков. Десять человек положили, двоих взяли живыми.
— Ох, ничего себе. У вас поди, из оружия-то только две мосинки были и один пистолет, так, нет?
— У меня АВС-36 была.
— А у поляков?
— Только винтовки и пистолет у старшего.
— А … а, тогда понятно. Повезло вам.
— Это точно.
— Сколько вам доучиваться осталось?
— Думаю, что за пару недель управлюсь. Мне осталось сдать лишь теорию, а практику я надеюсь мне зачтут. Худо-бедно, но я уже два месяца воюю.
— Желаю успеха, — сказал капитан и козырнув мне, скомандовал:
— Патруль, за мной.