Институты благородных девиц в мемуарах воспитанниц

Присутствие важных особ на экзаменах обыкновенно не страшило нас нисколько: и генералы, и инспектор, если не желали подвести учителя, старались не допустить ученицу до плохого ответа, помогая ей проскользнуть на нетвердых местах, а князь на экзамене Закона Божия всегда громко и усердно подсказывал нам тексты, пока не начинал дремать, причем голова его наклонялась, а рыжий парик съезжал набок. Но иное дело был Менде: суровый генерал из военных, говорили, что он не только образованный, но и ученый, что его назначили на смену старевшего князя, чтобы подтянуть порядки и поднять учебную часть на более соответствующую духу времени высоту. Он принялся задело настолько энергично и сурово, что нагнал страх на нас и на учителей. Экзамен географии страшил нас, так как нас предупредили, что генерал Менде знаток по географии и что ни одна из наших ошибок не ускользнет от него.

Экзамен, однако, шел прекрасно. Оставалось спросить немногих, когда вызвали Ч—ю, маленькую, миловидную, с румяными щеками, покрытыми пушком, как персик, голубоглазую и черноволосую. Она была не из первых, но хорошая ученица, всегда готовившая добросовестно уроки, тихая, скромная и веселая. Ей достался один из самых трудных и сбивчивых билетов: искусственные водные системы России. С этими системами Зенгбуш водил нас немало по карте, заставляя проезжать и из Белого моря в Черное, и из Балтийского в Каспийское. Ч — я знала хорошо билет, но несколько растерялась и кое-что спутала, ответив, впрочем, удовлетворительно на весь билет.

— Садитесь, — отпустили ее.

Покраснев еще более, она присела низко и пошла на свое место. Должны были вызывать следующую, но ее не вызывали: Менде сидел, наклонившись над журналом, над которым нагнулся и подошедший к нему Зенгбуш. Заглянув в журнал, он быстро выпрямился, весь красный и чрезвычайно взволнованный.

― Я не могу допустить, чтобы m-lle Ч—ой поставлено было «шесть», — послышался его твердый и громкий голос.

― Вы не имеете права не допустить, — отвечал спокойно Менде, бледневший тем более, чем более краснел Зенгбуш. — Я нахожу ответ ее неудовлетворительным и более «шести» поставить ей не могу.

― Но она отвечала хорошо, только растерялась и спуталась несколько вначале.

― Нет, она ошиблась тут и тут, — подробно доказывал Менде.

― Даже если бы и так, она хорошая ученица, всегда училась хорошо, и я прошу поставить ей «восемь» — балл, который она получала постоянно.

― Более «шести» я ей поставить не могу, — твердил Менде.

― Так ваше превосходительство не согласны переправить ей на «восемь»? — спросил Зенгбуш.

― Не согласен.

― В таком случае мне остается уйти, потому что после этого я нахожу невозможным оставаться на экзамене.

Он круто повернулся к двери и вышел быстрыми шагами из класса, ни на кого не глядя. Экзамен докончили без него.

С той минуты мы не видали более Зенгбуша: Александровский институт он покинул навсегда.

Ф. Л. Из воспоминаний о Московском Александровском институте // Исторический вестник. 1900. Т. 81. №9. С. 894- 906.

Родионовский институт благородных девиц

В.Н.Фигнер Из воспоминаний «Запечатленный труд»

...Я поступила в институт в 1863 году. Разлука с родными, с деревней <...> мне не была тягостна, и, попав в целый рой девочек, я быстро освоилась с новой средой и новым порядком дисциплинированной жизни.

Моими первыми классными дамами были Марья Степановна Чернявская и m-lle Фурнье, совершенно непохожие друг на друга. Марья Степановна была прелестна. Некрасивая лицом, скроенным по-мужски, изуродованная большим горбом на спине, она была очаровательна в обращении; ее низкий грудной голос просился в душу, а ласковый взгляд серых глаз и улыбка сразу вызывали доверие. Она была молодая, румяная шатенка, довольно полная, имела пухлые теплые ручки и вся была какая-то мягкая и теплая: в ней было что-то материнское, вероятно, это и влекло к ней всех нас. По характеру она не была рыхлой, бесцветной; за ее мягкостью чувствовалась и твердость, когда нужно было проявить ее, — без этого она не пользовалась бы уважением, а мы не только любили, но и уважали ее. Этому способствовало и то, что она обладала знаниями и в затруднительных случаях у нее всегда можно было найти нужную помощь. Классных дам, у которых в этом отношении не было отчетливости, в институте обыкновенно презирали.