Перечитав свой рапорт, Михаил зачеркнул слова «Товарищ Хаджакисян» и написал сверху: «Уважаемый Седрак Мазманович». Затем, достав из тумбочки еще один белый лист, аккуратным почерком переписал начисто. Утром надо непременно отнести секретарше. Только бы она работала по субботам. До вторника останется еще трое суток. А тут время играет не на пользу. Хорошо, если Хаджакисян появится раньше. Нужно бы еще раз сходить на станцию и проверить наличие этого злополучного вагона под номером 0214.
Немного поразмышляв над ситуацией, он сложил вчетверо свое заявление, сунул в нагрудный карман форменной куртки и включил чайник в предвкушении приятной трапезы.
Хорошенько поужинал и засел за сканворд. Отгадав его до конца, пошарил в тумбочке и нашел старый журнал о жизни артистов. Эта тема была ему абсолютно неинтересна. Какая кому разница до того, кто с кем спит, кто развелся, кто женился, а кто оскандалился. Никогда не понимал интереса Галины к желтой прессе. Она даже пыталась ему что-то рассказывать о «звездах», но он лишь делал вид, что слушает. Вот кино посмотреть с их участием – другое дело. Только в этом аспекте он интересовался актерами. Но выбора у него сейчас не было. И к утру Михаил знал, что Василий Лановой женат на Ирине Купченко, а Табаков на Зудиной. Что известный артист-красавец – великий бабник и дебошир, а другой спивается. Понравилась лишь статья о том, как Бондарчук-старший снимал свою киноэпопею «Война и мир». Тут хотя бы не было сплетен и пошлостей.
К утру он снова выпил кофе, доел вишневый джем и пошел отпирать склад. Сегодня он последний раз на этой неделе видится с Еленой Алексеевной. В понедельник снова приступит к работе Наденька. Михаил не любил эти недели. А уж тем более после того, как неуместно побывал в ее доме.
К его счастью, голубоглазая секретарша сидела на своем месте и снова что-то усердно выстукивала на клавиатуре компьютера.
– Доброе утро, – поприветствовал ее Родин, заглянув в приемную. – Хозяин, случайно, еще не вернулся?
Девица взглянула на него так, будто видела впервые.
– Я – Родин. Охранник. Вы меня на вторник к нему записали, – напомнил Михаил.
– А, понятно. Нет пока. Может, в понедельник будет, – снова углубилась она в работу.
– Я могу оставить ему заявление?
– Кладите, – кивнула секретарша на стол, заваленный бумагами.
– Это очень важно, – добавил он, протягивая ей распрямленный листок и недоверчиво глядя на тот бардак, что творился на ее рабочем столе.
– Кладите, – повысив голос, повторила девушка, стуча по клавиатуре. – Я все передам.
Михаил положил листок на общую кипу и вышел в некотором сомнении. Как можно разобраться в таком чудовищном беспорядке? Наверняка забудет или потеряет. Зато блондинка. Господам Хаджакисянам такие нравятся.
Когда вышел из головного офиса, пошел сильный дождь. Даже ливень, совсем не подходящий для глубокой осени. Идти на станцию под ним да по грунтовке расхотелось. Да и что это изменит? Василич все-таки важнее. И, прикрыв стриженую голову пакетом, Родин побежал к остановке. Автобус еще не уехал, водитель поджидал последних пассажиров от Зоринки.
Струи воды стекали по стеклам, не давая возможности что-то видеть за ними. Прогремел гром. Совсем как весной. Водитель включил радио и тронулся с места. Михаил под пение Аллы Пугачевой про последний поцелуй, прислонившись к холодному окну, прикорнул. «Сегодня непременно надо разыскать Василича и поговорить с врачами о его здоровье. Денег, конечно, маловато осталось, ну ничего, справимся», – думал он, засыпая.
Часа, ушедшего на дорогу, ему хватило вполне, чтобы чувствовать себя бодрым. Да и дождь к тому времени закончился. Михаил пересел на другой автобус и поехал в сторону шестой горбольницы. Удалось поспать еще около часа. Теперь уже совсем бодрячком он шагал к приемному отделению.
В отличие от неприветливой регистраторши во второй больнице, здесь его встретила милой улыбкой девушка в белом халате и шапочке, отороченной кружевом. Тем самым она больше походила на официантку, чем на работника клиники, внушая посетителям мнимый оптимизм. Но на его вопрос о Квасникове Александре Васильевиче она, сделав тут же скорбное выражение лица, сообщила, что он скончался от сердечной недостаточности. Сегодня в четыре утра. И добавила:
– Если вы хотите узнать что-то подробнее, обратитесь ко врачу Московкиной Наталье Павловне. Именно она была дежурной в эту ночь. Только она теперь будет через два дня. Утром сдала смену и уже ушла.
Михаил был ошеломлен этим известием, хоть и предполагал, что подобное возможно. Но так быстро! Он ничего не успел предпринять! Надо!.. Надо было ехать вместе с ним в «Скорой». Надо было проследить за врачами. Надо было наплевать на эту чертову товарку и быть рядом! Надо было… А вот теперь ничего не исправить. Смерть – дело непоправимое. Чувство глубокой вины навалилось как тяжелым грузом, мешая даже дышать. Он так и стоял молча, пытаясь переварить услышанное.