Инстинкт и бессознательное

[86] Как убедительно показал Мерингер[72], ассоциация между либидо (также и в сексуальном значении слова) и земледелием отражена в обыденной речи[73]. Вложение либидо в почву достигается не только посредством сексуальной аналогии, но и при помощи «магического касания», как видно из обычая катания (walzen, walen) по траве[74]. Для первобытного человека перенаправление либидо носит настолько конкретный характер, что он даже утомление от работы воспринимает как состояние «высосанности» демоном поля[75]. Все основные предприятия и усилия, будь то вспашка земли, охота, война и т. п., начинаются с церемоний магической аналогии или с предварительных заклинаний, которые, вполне очевидно, ставят психологической целью перенаправление либидо в необходимый вид деятельности. В буйволиных плясках индейского племени таос танцоры изображали охотников и дичь. Через восторг и упоение пляской либидо перенаправлялось в разновидность охотничьей деятельности. Необходимое упоение порождалось ритмическим стуком барабанов и соответствующим пением стариков, управляющих всей церемонией. Хорошо известно, что пожилые люди живут воспоминаниями и любят поговорить о былых деяниях; это их «воодушевляет» и «воспламеняет». В известном смысле старики как бы начинают пляску, миметическую церемонию, цель которой – приучить юношей и мальчиков к охоте, подготовить к ней психологически. Сходные rites d’entree[76] описаны у многих первобытных племен[77]. Классический пример подобного обряда – церемония «атнинга» у австралийского племени арунда[78]. Она призвана заранее разгневать членов племени, которые собираются в поход, чтобы отомстить врагу. Все делает вождь: он привязывает волосы мертвеца, за которого необходимо отомстить, ко рту и пенису мужчины, который должен разозлиться. Затем вождь становится коленями на этого мужчину и заключает его в объятия, как бы осуществляя с ним половой акт[79]. Предполагается, что тем самым «внутренности данного человека разожжет стремление отомстить убийце». Смысл церемонии, очевидно, в том, чтобы вызвать у каждого мужчины в племени ощущение близкого знакомства с убитым и возбудить у каждого готовность отомстить за него.

[87] Изрядная сложность таких церемоний показывает, сколько усилий требуется, чтобы отвести либидо от его естественного русла повседневной привычной жизни в область некоторой сравнительно необычной деятельности. Современный ум считает, что этого можно достичь простым усилием воли и что он способен обойтись без всяких магических церемоний; это объясняет, почему понадобилось так много времени, чтобы правильно понять эти церемонии. Но если вспомнить, что первобытный человек гораздо более бессознателен и в гораздо большей степени может считаться «природным феноменом» по сравнению с нами, а также почти не имеет представления о том, что мы называем «волей», то нетрудно осознать, почему он нуждается в усложненных церемониях там, где для нас достаточно простого волевого акта. Мы более сознательны, иначе говоря, более одомашнены. На протяжении тысячелетий нам удалось не только покорить дикую природу вокруг, но и обуздать нашу собственную дикость – по крайней мере на какой-то срок и до определенной степени. Во всех событиях мы действуем как обладатели «воли», то есть энергии, которую можно расходовать; пускай, возможно, этого количества недостаточно, но оно больше того, которое доступно первобытным людям. Нам уже ни к чему магические пляски, чтобы стать «сильнее» накануне какого бы то ни было дела – во всяком случае, в обыденной жизни. Но если нам приходится совершать нечто, превосходящее наши силы, или что-то такое, что чревато неудачей, то мы торжественно закладываем краеугольный камень с благословения церкви или «крестим» корабль, когда тот сходит со стапеля; на войне мы заручаемся поддержкой со стороны патриотичного Бога, и даже самый бесстрашный воин в поту от страха лепечет пылкую молитву. То есть хватает и малейшего изменения безопасных условий, чтобы «магические» церемонии были воскрешены самым естественным образом. Посредством этих церемоний высвобождаются глубинные эмоциональные силы; убеждение превращается в слепое самовнушение, а психическое поле зрения сужается до неподвижной точки, на которой сосредоточивается целиком давление бессознательных сил. Никто ведь не станет спорить с объективным фактом, что успех сопутствует скорее уверенному, чем неуверенному человеку.

D. Образование символа