Читаем Инспекция. Число Ревекки полностью

Видя, что она не пытается ухватиться за его руку и встать, он наклоняется еще ниже, хватает ее за плечи и поднимает силой. Ничего не соображая, Ревекка утыкается лицом в китель. Не дышит. Он не отходит. И тоже не дышит. Держит ее за плечи, не отпускает. Ревекка понимает, что тронулась умом. Новость про Касю повредила ее разум окончательно, и он начал выдумывать несуществующие картины. Где она сейчас? Может, все еще бежит во второй крематорий? Или лежит мертвая между бараками, а он стоит над ней и аккуратно вытирает об нее сапог, забрызганный кровью? Если так, то где же ожидаемое облегчение за все перенесенные страдания? Вроде же было обещано им упокоение после всего?

Медленно Ревекка поднимает голову. Он смотрит на нее.

Она узнает его в ту же секунду. Хоть бы и двадцать лет прошло, тридцать, вся жизнь, все равно бы узнала.

И где же ненависть? Жгучая, самая лютая, самая страшная, всепожирающая? Где желание уничтожить зверя?

Ревекка опускает лицо. Вместо всего она ощущает… стыд. Стыд от того, в каком виде она перед ним. Посеревшая, постаревшая, с убожеством на голове.

В убожество он и утыкается губами.

«Умру, – осознает Ревекка. – Ни одному человеку не под силу вынести это».

Он силой поднимает ее лицо, впервые рассматривает так близко: бледная, болезненная кожа, морщины на лбу, бурые круги под глазами и сами огромные запавшие глаза – звериные, первобытные, блестящие. Больной блеск, нездоровый, страшный. И все равно он не знает никого прекраснее. Даже сейчас.

– О чем ты думала? Какого черта бежала сюда? – шепчет Виланд прямо в ее обезумевшее лицо.

– Там… – наконец бормочет она, махнув в сторону крематория.

– Где там? Кто?

– Кася, подруга… селекция была…

Виланд встряхивает ее так, что голова запрокидывается назад.

– В своем уме? – рычит он прямо в застывшие потерянные глаза. – Помчалась сюда из-за какой-то ев… из-за какой-то подруги?! Нет здесь подруг!

Ревекка мотает головой. Взгляд ее наконец-то становится осмысленным. Она смотрит на него самыми болящими глазами, в которых нет ни одной слезы.

– Она меня с того света…

И она снова трепыхнулась в сторону крематория, но Виланд крепко держит. В любую минуту может появиться кто-то из охранников.

– Иди на работу, – говорит Виланд.

– Кася…

– Номер?

Ревекка торопливо называет номер Каси.

– Теперь уходи, быстро!

И он буквально швыряет ее в сторону складских бараков. По-другому бы не оторвал от себя.

Не оглядываясь, Ревекка бредет в «Канаду».

Сегодня она уже умерла дважды, а было только раннее утро.

<p>Рекомендуем книги по теме</p>

Жестяной барабан

Гюнтер Грасс

Дети в гараже моего папы

Анастасия Максимова

Мой дед расстрелял бы меня. История внучки Амона Гёта, коменданта концлагеря Плашов

Дженнифер Тиге, Никола Зелльмаир

Репортаж с петлей на шее

Юлиус Фучик

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза