Инспектор угрозыска

– Что вы! Моя мама совсем молодая, а она больше на бабушку похожа.

– Как одета?

– Как все: косынка, блузка, юбка… – стала перечислять Сара.

– Хорошо, а особые приметы у неё есть? – поинтересовался Кириченко.

Он вёл себя довольно профессионально, поэтому я не вмешивался в его опрос потерпевшей.

– А что такое – особые приметы? – удивилась девочка.

– Ну, скажем – нет одной руки или ноги, шрам на лице…

Сара задумалась.

– Дяденька милиционер, а бородавка на носу – это особая примета или нет?

– Бородавка! – по глазам Кириченко я понял, что он только что напал на след. – У этой женщины была бородавка на носу?

– Да, – кивнула Сара.

– Хорошо, тогда пусть твоя мама распишется тут и тут, – показал он на протокол опроса. – И можете идти домой. Кажется, я знаю, кто эта нехорошая тётя.

Рахиль расписалась и посмотрела на меня.

– Вы идите, – сказал я. – А мы с товарищем ещё посидим вместе. Надо кое-что обговорить.

Дамы вышли из кабинета.

– Итак, кто такая эта тётя Оля? – спросил я у Кириченко.

– Ольга Матвеевская. Когда-то подрабатывала проституткой, потом постарела, подурнела, вышла в тираж. В общем, нормальный мужик на такую не польстится.

– И тогда она переключилась на мошенничество?

– Да. Причём по крупному не работает, не хватает квалификации, да и побаивается. Всё мелочёвкой балуется. Я на неё впервые вышел, когда она на рынке торговала вместо чая опилками: так аккуратненько их в фунтовые пачки засовывала, что даже на фабрике бы не догадались. Получила свои два года, вышла по амнистии через шесть месяцев и опять за своё. Только не знал, что она теперь на детишек переключилась… – грустно заключил Кириченко.

Ему тоже не нравилось, как и любому нормальному сыщику, брать преступников а потом видеть их снова на улице, выпущенных в рамках очередного помилования. Большинство уголовников возвращалось к прежнему ремеслу, и начиналась очередная эпопея с поимкой, судом и прочими процессуальными моментами.

– Но адресок-то её у тебя записан? – предположил я.

– Зачем записывать – я его наизусть знаю, – снова продемонстрировал свои профессиональные качества Кириченко, а у меня возникло острое желание походатайствовать перед Трепаловым, чтобы мужика перевели в наш отдел.

Конечно, на месте Фёдорова я бы хрен отпустил такого ценного кадра. Рабочие лошадки нужны везде и всегда.

– Тогда чего сидим, кого ждём? – встал я, намекая, что пришла пора активно действовать.

Кириченко засмеялся.

– Пойдёмте, товарищ Быстров. За полчаса дотопаем. Правда, сомневаюсь, что найдём у неё курточку. Вещи у неё обычно не залёживались. Наверняка её уже перекупщику скинула.

Гражданку Матвеевскую мы нашли в маленькой, прокуренной комнатке в коммуналке на десять семей.

Она лежала на металлической кровати, рядом стояла табуретка со следами недавнего пиршества: наполовину пустой бутылкой самогона, кругом колбасы и буханкой хлеба.

– Так я и думал: куртку толкнула, на вырученные деньги купила выпивку и закуску, и тут же нажралась, – произнёс Кириченко.

Наше появление осталось для пьяной гражданки незамеченным. Чтобы её разбудить, пришлось взять Матвеевскую за плечи и хорошенько потрясти. Наконец, её глаза открылись. Она посмотрела на нас и хихикнула.

– Мальчики…

– Куртка где? – сразу перешёл к делу Кириченко.

– Куртка… Какая куртка?

– Которую ты у девочки возле школы выманила.

– Ах эта! – к моему удивлению Ольга даже не стала упираться. Не то хмель развязал ей язык. Не то особой вины за собой она не видела. – Так я продала её.

– Кому?

– Быку толкнула. Только этот гад скупой оказался. Дал половину того, что я просила.

Матвеевская икнула и снова закрыла глаза.

– Не спи! – Кириченко снова стал трясти её за плечи.

– Ну чего тебе, начальник?! – заплетающимся языком произнесла женщина. – Хочешь, чтобы дала тебе? Так денежку плати… Я забесплатно с мужиками не сплю.

– Тьфу ты! – сплюнул тот. – Сдалась ты мне, лахудра!

Он перевёл взгляд на меня.

– Ладно, товарищ Быстров: всё, что надо, от этой прошмандовки я узнал. Бык – торгаш рыночный, где он обитает, мне тоже известно. Правда, раньше на скупке краденным он мне не попадался, но, видать, и на старуху бывает проруха. Только сначала вызову наших – пусть Матвеевскую забирают. Засиделась дамочка на свободе…

Был глубокий вечер, когда мы снова оказались на улице. Фонари ещё не горели, их заменяли полоски света из окон.

Неподалёку находился нэпманский ресторан. Оттуда громко звучала музыка, раздавался женский смех.

– Пир во время чумы! – скривился Кириченко.

– Думаешь?

– Уверен! Я ведь на фронте кровь проливал не ради того, чтобы вернулись прежние хозяйчики и снова жировали!

Тема НЭПа всё ещё оставалось болезненной для многих, я предусмотрительно не стал развивать её дальше.

Кириченко подвёл меня к одинокому деревянному дому, окружённому невысоким деревянным заборчиком.

Я опасливо покосился.

– Надеюсь, собачки нет?

– Собаку кормить нужно, а Бык – жадный, скорее повесится.

Он приподнялся на носках, зацепил с той стороны щеколду и, открыв калитку, шагнул внутрь. Я хотел последовать за ним, но Кириченко меня остановил.