Инспектор Лосев

– Уметь надо, – туманно замечает Окаемов.

Больше ему сказать нечего. Ни о каких других делах Семанского он, видимо, сведений не имеет. А дела-то были, иначе чего бы это ему в Москву шастать.

– Выходит, у вас с горизонта исчез, а у нас вынырнул, – усмехаюсь я. – Дал, представьте, подвод под квартиру одного покойного академика. И ее обчистили. Довольно квалифицированно. Картины, антиквариат.

– А за что же его, к примеру, ухлопали? – все тем же снисходительным тоном интересуется Окаемов. – Располагаете сведениями?

Он присаживается на уголок стола, за которым сидит Давуд, и, изящно отставив в сторону мизинец, покуривает свою длинную сигарету.

– Скорей всего, чего-то не поделили, – отвечаю я.

Окаемов усмехается.

– С грубиянами работать начал. Элементарно.

– Бывали у вас в практике такие случаи? – интересуюсь я.

– Пожалуй, что нет.

– А вот у меня бывали, – вздыхаю я. – С вашим, кстати, контингентом.

И вспоминаю одну свою малоприятную командировку в Одессу. Потом спрашиваю:

– А семья у Семанского была?

– С сестрой жил. Большой дом у них здесь. Летом отдыхающих пускают. Никаким заработком не брезговал.

– Да, – киваю я. – Знакомые из Москвы жили. Сестра одного художника.

– Во-во. Он их мазней интересовался, – подтверждает Окаемов.

– Ну хорошо, – говорю я. – Теперь перейдем к Ермаковым. Кто из трех у вас на особой заметке?

– Да у всех у них рыльце в пушку, только копни. Это же элементарно, чтоб вы знали, – насмешливо отвечает Окаемов, болтая ногой.

– Но нам требуется только один.

Я рассказываю, при каких обстоятельствах мы вышли на эту фамилию. Давуду все это знакомо, но он и второй раз слушает внимательно, хмуря густые брови, и его бронзовое, костистое лицо становится сосредоточенным и суровым. Окаемов же всем своим видом демонстрирует насмешливую снисходительность. Он как бы говорит: «Ну, что ваши пустяшные дела стоят по сравнению с моими, наиважнейшими делами…». Паршивая и неумная это манера.

Когда я кончаю рассказывать, Окаемов, усмехаясь, замечает:

– Чтоб вы знали, у серьезного дельца ваша клиентура может состоять только на побегушках, на подхвате. Это, знаете, элементарно. Мы такие мелкие связи иной раз даже не фиксируем.

– Вы имеете в виду и этих Ермаковых, всех троих? – уточняю я, стараясь игнорировать его неприятный тон.

– В том числе и их.

– Выходит, кого из них имел в виду Чума, установить сейчас невозможно?

– Вот именно, – подтверждает Окаемов.

– А характеристику этой троицы вы дать можете?

– Кое-что могу сообщить, пожалуйста.

Окаемов, щелкнув замочком, раскрывает свою красивую папку, пристроив ее на одном колене, и достает скрепленные между собой листки. Затем он кладет папку рядом с собой на стол, по-прежнему сидя боком на уголке, проглядывает бумаги и говорит:

– Так вот. Ермаков первый. Зовут Гелий Станиславович. Директор магазина готового платья. У магазина три филиала – на рынке, у вокзала и на набережной. На рынке – второй Ермаков торгует, Василий Прокофьевич. Они будут, следовательно, двоюродные братья. Это элементарно. Так?

– Возможно.

– Что возможно? – не поняв, переспрашивает Окаемов.

– Что это элементарно, – поясняю я.

Он не чувствует в моих словах иронии.

– Ну, а третий Ермаков, – продолжает Окаемов, заглядывая в бумаги, – это будет Иван Спиридонович, директор плодоовощной базы. Между нами говоря, тоже жулик. Ох, у него возможностей, чтоб вы знали.

– А почему «между нами говоря»?

– Еще не доказано. Но сигналы солидные. Вот такая картина Айвазовского получается. Кругом вода.

Окаемов поворачивается к своей папке, аккуратно вкладывает бумаги и победно щелкает металлическим замочком.

– А на братьев Ермаковых у вас тоже сигналы есть? – спрашиваю я.

– Прямых, конечно, нет, – уклончиво отвечает Окаемов, из чего можно заключить, что вообще никаких сигналов на этих людей у него не имеется.

На этом наше первое совещание заканчивается, я благодарю Окаемова, и он уходит с таким видом, словно одарил нас богатством на всю жизнь, но благодарности не требует. Скромная гордость написана на его круглом лице. Эх, легко живется самонадеянным людям. Быть всегда довольным и гордым собой – экое счастье, наверное. Порой такие люди своей убежденностью в собственных талантах заставляют верить в это и окружающих и делают карьеру. Вы не замечали? Не дай бог, например, пойдет вверх такой вот Окаемов.

После обеда мы с Давудом отправляемся в город.

– Покажи мне топографию, – говорю я ему. – И, по возможности, всех действующих лиц. Включая Хромого, конечно.