Инсептер

– Я должен был, – Леша долбанулся затылком о холодную стену, потом еще и еще раз, – спасти его. Как он – меня.

И еще раз. И еще раз.

– Не всех можно спасти, Лех. Я ведь тоже твою маму не спас.

Леша уткнулся в отцовское плечо. На секунду больничный коридор, Никита в реанимации – всё это отодвинулось на второй план. Перестало быть таким страшным.

Он мог бы сидеть так вечно, но их отвлекли.

Лариса Бойко неуверенно переступала с ноги на ногу. Длинные медные волосы были не заплетены и рассыпались по плечам. Белый халат был велик ей на несколько размеров. Мышкин хотел потереть кулаком глаза, скрыть слезы, но отчего-то не стал. Он смотрел на нее резко и прямо. Стыдно плакать? Не стыдно. Когда друг умирает, не стыдно. Нет, не друг. Напарник. Брат. И как он мог только думать о нем, как о предателе!

– Оставлю вас, – отец дипломатично удалился.

Это был первый раз, когда Леша увидел Ларису после той страшной новогодней ночи.

– Садись, – он кивнул на кресло. – Раз пришла.

– У меня приемные родители, – начала Лариса издалека. – И тетка. Я всегда знала, что со мной что-то не так. Тебе это знакомо?

– Нет, – глухо ответил Леша, – я был нормальным. До поры до времени.

– Один раз. Мы спали. И… бомба попала в наш дом.

– Какая бомба?

– Я не знаю. В Донецке бомбили, ты слышал об этом, ты должен был слышать. Все выжили, просто…

– Поворотный момент? А кто, – Леша решился задать еще один вопрос, – тот сын Кировой, что погиб на войне? Твой приемный отец?

– Нет, дядя. Приемный тоже, – Лариса нервно хихикнула, – Брат приемного отца. Он погиб спустя неделю после бомбежки.

– Ты хорошо его знала?

– Нет, он в Киеве жил.

– И так что Кирова?

– Тетя забрала меня в Москву. Тут я узнала про всё. Про акабадоров. Инсептеров. Про таких, как я. И ты.

– Как ты поняла, что я – как ты? На экзамене?

– Со временем ты тоже научишься, – Лариса попыталась взять Лешу за руку, но он спрятал ладонь в карман. – Слушай…

– Дальше можешь не продолжать. Люк Ратон. Он же Святослав. Он же черт знает кто. Неужели тебе было так просто задурить голову? Ты делала всё, что скажет Кирова! И чуть нас не угробила!

Леше хотелось заорать: то, что Никита умирает – это ее вина. Ее чертова вина. Но он промолчал. Спрятал лицо в ладони, взлохматил челку.

– Я виновата, – произнесла Лариса тихо. – Но я знаю, как всё исправить. Он не умрет! Я обещаю, он не умрет! Только… нам нужен еще один морочо.

– Прекрати нести бред.

– Пожалуйста, – Лариса сжала губы. – Скажи, сколько ты лежал в больнице после пожара?

– Два месяца. Потом уехал.

– И что? Ты не думал, почему?

– В смысле почему? У меня ожог был по всему телу, я чудом не отравился угарным газом! У меня вся спина была как один огромный струп! Ты еще спрашиваешь, почему я в больнице лежал два месяца? Это что, мало по-твоему?

– Вот именно. Мало. Кровь морочо. Так ты не знаешь, где найти еще одного такого, как мы?

– Есть здесь один, – хмыкнул Леша.

Смысл ее слов дошел до Мышкина не сразу.

* * *

– Ренат! Ренат, подожди!

Вагазов остановился около больничных ворот.

– Чего хотел? У меня самолет через два часа, давай быстрее.

– Ренат, послушай!

Вагазов молча выслушал Лешин сбивчивый рассказ.

– Нет.

– Но почему? – взмолился Леша.

– Я сказал – нет. Это запрещено.

– Кем запрещено? Акабадорами? Инсептерами? Да пошли они к черту! Смотрите, что сделал один из нас!

– Хорошо, – усмехнулся Вагазов, – но ты же понимаешь, что придется заплатить?

– Что хочешь, – выдохнул Леша.

Treinta y cinco/ Трейнта и синко

Десять дней спустя

Холодное зимнее солнце билось в раму школьного окна. Леша окинул взглядом цветок герани, подбросил на ладони толстую пачку. С верхней купюры бесстрастно смотрел Бенджамин Франклин. Леша достал из кармана телефон, покрутил его на столе.

– Ваше решение, Игорь Владимирович.

Чубыкин косился на купюры снизу вверх, как маленькая собачка. Лоб его покрылся испариной, пухлая нижняя губа оттопырилась. Леша вытащил одного Франклина и свернул в трубочку. Чубыкин шумно выдохнул.

– И что вы предлагаете, Мы-мышкин?

– Ничего особенного, – Леша пожал плечами. – Хочу завершить сделку. Вы не получили денег за мое поступление – вы получите их сейчас.

– А вам что?

– Вы отвалите от меня и от Ларисы Бойко. И перестанете всех унижать. Станете лапочкой, – Леша фыркнул.

– И… и всё?

– Ну как всё. Никого не исключат. Нас же шестнадцать, а не пятнадцать. Так вот, никого не исключат. Ах да, я сказал об этом.

– Всё?

– Да, – Леша кивнул, – хотя если вы спрашиваете. Постарайтесь как-нибудь полюбить свой предмет.

– Мышкин…

– Понимаю, сложно. И вот еще. У нас в столовой такая дрянь. Жрать невозможно. Повлияйте как-нибудь на Богушевского, ладно?

– И вам, что же, теперь… – Чубыкин нервно покусал толстую губу, – и в четверти пять? И в полугодии?

– Да не надо, спасибо, – Мышкин фыркнул, – Но – если вы настаиваете! Договорились?

– Ну, Мышкин, если кто об этом узнает, вылетишь отсюда! – пальцы учителя потянулись к пачке денег, но Леша ловко убрал ее за спину.

– Это ты отсюда вылетишь, – сказал он грубо и резко. – Взяточник.

– Да как ты смеешь! – голос Чубыкина снова стал резким.