Оливер сидел в глубине веранды своего коннектикутского особняка. Он сидел в темноте в удобном мягком кресле, глядя на тщательно подстриженный розовый сад в свете луны и потягивая пятую за вечер порцию джина с тоником. До встречи с Торчелли и Вогелом в Центральном парке он провел день в отделе арбитража, получая поздравления от половины трейдеров по мере того, как цена на акции «Белл кемикал» и «Саймонс» взлетала вверх. Некий европейский конгломерат стал вторым претендентом на «Белл», и цена на акции «Белл» за последние сутки удвоилась. А акции «Саймонс» стали на 50 процентов выше той цены, по которой неделю назад их приобрел Джей, и на рынках ходили слухи, что второй претендент готов предложить еще более высокую цену, а это вызовет космический взлет цены на акции.
Трейдеры из других отделов, совсем как паломники, пришедшие воздать должное Папе, непрерывной чередой шли к креслу Оливера, чтобы поцеловать кольцо. Он проглотил остатки джина с тоником, где главным образом был джин, и налил себе еще из кувшина, стоявшего на столике рядом с его креслом. Он принимал их восторги, сознавая, что очень скоро на него будут смотреть не как на Бога, а как на падшего ангела... или дьявола. На будущей неделе, вскоре после того как Джея арестуют и увезут, Оливера выгонят с работы. Его не обвинят ни в чем противозаконном, а просто в отсутствии контроля. Никто никогда не узнает, что большая часть денег, заработанная им в отделе арбитража за прошедшие пять лет, была заработана противозаконно. Но это не имело значения. Главным для него было то, что он уйдет и будет обречен болтаться по дому в халате, смотреть по телевизору ток-шоу и мыльные оперы, тогда как остальной мир будет идти мимо, и Гарольд Келлог будет смеяться над ним. Он будет обречен проводить жизнь в винном и наркотическом тумане, всецело завися от Барбары, потому что ни одна компания на Уолл-стрит после случившегося не возьмет его. И в такую жизнь, полную тихого отчаяния, он будет изгнан неким вашингтонским чиновником, которого он никогда не видел, человеком без имени и без лица, мерзавцем, который позволит Биллу Маккарти разгуливать на свободе, потому что президент хочет по-прежнему получать от него роскошные пожертвования. Пожертвования из тех денег, которые Оливер заработал для Маккарти в отделе арбитража. Он еще глотнул джина.
— Оливер! — На пороге стояла Барбара — освещенная сзади, она была лишь силуэтом. — Почему ты столько пьешь? — нерешительно спросила она, сделав несколько шагов по веранде.
— Не твое, черт побери, дело, — угрюмо ответил он.
По ее щеке покатилась слезинка, и она подавила рыдания.
— Почему ты меня так ненавидишь?
Оливер вздрогнул и сделал большой глоток алкоголя. Она была права. Он действительно ее ненавидел, хотя и не был уверен почему. Он много раз задавал себе этот вопрос и не получал удовлетворительного ответа. Возможно, потому, что она ныла по поводу и без повода, или потому, что вечно пыталась заставить его уделять ей больше внимания. Или потому, что была так похожа на своего отца. Или потому, что напоминала ему то время в его жизни, когда все казалось проще, когда все цели были досягаемы. Так или иначе, ненависть разрасталась в нем.
— Иди спать, — пробормотал он.
— Ты что, сегодня опять будешь спать в гостевой комнате на втором этаже? — Барбара уже не пыталась остановить рыдания.
— Иди спать! — рявкнул Оливер.
— Ты так огорчаешься из-за того, что Эбби умерла? — Она не хотела задавать этот вопрос, но не сумела сдержаться. Возможность, что смерть Эбби как-то связана с Оливером, пришла ей в голову, как только она услышала об этом.
Оливер поднял на нее глаза.
— Как ты узнала? — спросил он нетвердым голосом. Он знал, что в газетах еще не было сообщений об убийстве Эбби.
— Отец сказал. У него ведь есть знающие люди.
Опять Гарольд Келлог выступал в роли Бога.
— Вон отсюда!
— И узнал он не потому, что ему известно про тебя и эту девицу. Я никогда ему не говорила...
— Я сказал: вон отсюда! — проревел Оливер.
— Я же хочу помочь тебе, — со слезами произнесла Барбара. — Что бы у тебя там с ней ни было.
— Оставь меня в покое! — выкрикнул он и швырнул в нее стаканом.
Осколки стакана разлетелись по полу позади Барбары, но она не отступала.
— Прошу тебя. — Теперь она уже рыдала в голос.
— Я больше не буду повторять! — Оливер поднялся с кресла и шагнул к ней.
Этого оказалось достаточно. Барбара повернулась и бросилась в дом.
А Оливер, сотрясаемый внутренней дрожью, опустился в кресло. Несколько минут он смотрел в темноту, затем пошарил под креслом, достал револьвер тридцать восьмого калибра и приставил дуло к голове. В револьвере из шести патронов был всего один. Оливер положил палец на спусковой крючок, крепко зажмурился и нажал.
А Барбара взбежала по лестнице в свою спальню, встала на колени перед гардеробом и, открыв нижний ящик, принялась шарить среди свитеров, пока не нашла конверта. Она вытащила его и долго смотрела, как он дрожит в ее руке. Завтра же она передаст его. Теперь терять уже нечего.
Глава 22