Инсайдер

Государь указал Бемишу на плетеное креслице в глубине беседки, Бемиш сел в креслице и запихал за спину папку с бумагами.

— Я хотел вас спросить, — продолжал государь, — что такое «unfathomable»?

— Что? — изумился Бемиш. Государь подобрал лежавший перед ним томик и прочел, слегка растягивая гласные:

Unfathomable sea, whose waves are years, Ocean of time, whose waters of deep woe Are salted with the salt of human tears…

Бемиш опустил глаза на обложку: это был Перси Биши Шелли.

— А, — сказал Бемиш, — unfathomable — значит бездонный. Это поэтическое слово. Не думаю, чтоб оно кому-то понадобилось сейчас.

— Да, — кивнул государь, — у вас пропало много поэтических слов. И появилось множество всяких аббревиатур, да?.

Бемиш кивнул.

— Жалко, — сказал государь, — что ваши старые книги у нас не переводят. Справочники и пособия переводят, а Шелли — нет.

— Вам нравится Шелли? — с опаской спросил Бемиш, чтобы поддержать разговор, хотя единственный Шелли, которого он читал, был некто А.Д.Шелли, один из соавторов книги «Монтаж радиолокационных маяков на геостационарных орбитах с целью коррекции курса космических лайнеров в околопланетном пространстве».

— Да, — сказал государь, — когда я его читаю, я понимаю, что земляне очень похожи на нас. Или были похожи. Знаете, это представление о времени, которое приносит гибель лучшим и гордым, возвращается вспять…

Государь замолчал.

— Вы кого-то искали? — вдруг сказал он, кивая на папку, кончик которой виднелся из-за ручки кресла.

— Да, Шаваша. Мне нужна его подпись.

— Может быть, что-то могу подписать я? Я уверен, что у вас тут нет ничего… предосудительного.

Император Варназд смущенно улыбнулся, произнося эти слова, а Бемиш испытал неприятное чувство. Ничего предосудительного? Что он имеет в виду? Что Бемиш не мошенничает? Или что вся грязь проходит мимо документов?

— Так хотите, я что-нибудь подпишу?

Бемиш колебался. С одной стороны, два документа действительно требовали подписи государя, — жди потом эту подпись три недели. С другой стороны, а что, если Шаваш будет недоволен? Решит, что Бемиш прокрался в сад, разыскал за спиной Шаваша государя, наговорил ему бог знает что, лишил Шаваша полагающихся для такой подписи подарков и вообще вел себя неприлично.

Бемиш поднял глаза. Император вдруг скорбно улыбнулся и промолвил:

— Простите. Я знаю, что моя подпись немного значит, но я все время забываю, что она может и повредить.

«Господи! — изумился Бемиш, — он все понимает! Но почему же…»

— Я хотел бы сделать вам что-нибудь приятное, — сказал государь.

— Вы… Я видел несколько ваших картин. Можно посмотреть другие?

Государь улыбнулся.

— Пойдемте.

Через пять минут они прошли через государеву спальню в светлую восьмиугольную комнату. Стражники таращили глаза: если здесь, в огражденных покоях, и бывали когда-то земляне, — Ванвейлен или Нан, — то, во всяком случае, это было достаточно давно.

Бемиш не обманулся: рисунки государя Варназда были на диво хороши. Может, он не был гениальным художником, скорее всего, даже подражал кому-то из старых мастеров, — все рисунки, до единого, были выполнены в традиционной манере, легкой, чуть выцветшей от рождения акварелью, и во всех них было что-то грустное и беззащитное, до удивления гармонировавшее с лицом самого государя страны Великого Света. «Я бы не взял его на работу даже начальником отдела», — мелькнуло в голове Бемиша.

Бемиш надолго остановился перед одним из рисунков. Это был вид из окна, — вероятно, дворцового, судя по завитому уголку рамы, на зимний сад. Огромные пласты мокрого снега пригибали к земле сухие кисти цветов, посередине большой черной прогалины четверо садовников-простолюдинов, нахохлившись, как воробьи, от холода, разжигали костер. Позади костра сиротливо торчало копье. Было видно, что рисовавшему жалко этих людей, но он считает, что ничего не может сделать. Зима. Из года в год. Unfathomable sea, whose waves are years…

— Ну, — сказал государь Варназд, — какой вам больше всего по душе?

Бемиш показал на рисунок с садовниками вокруг костра.

— А еще?

Бемиш выбрал еще.

— У вас отменный вкус, — сказал государь. — Это лучшие.

— Вы давно их написали?

— Да, семь лет назад, я тогда был в плену у Хана-лая. Это мои стражники. Видите — копье?

Бемиш побледнел. Да, ведь семь лет назад государь Варназд был в плену у мятежников, и не просто в плену: Ханалай только что не морил его голодом, вытирал на пирах пальцы о волосы, ждал только полной победы, чтобы казнить недостойного императора…

— Наверное, — сказал Варназд, — чтобы хорошо рисовать, надо плохо себя чувствовать. У меня был тогда повод жалеть себя.

— Мне не кажется, — осмелился Бемиш, — что вы тут жалеете себя. Вы жалеете этих крестьян, которые вас сторожат.

Они вышли из восьмиугольной комнаты на террасу. У балюстрады стояло легкое кресло с золотой головкой и распростертыми крыльями по краям, — казалось, что кресло летит, и несколько скамеечек для ног. Государь сел в кресло и указал Бемишу на скамеечку. Они сели, государь помолчал и спросил: