Иномирец

Зазвучал гимн, исполняемый духовым оркестром. Несколько десятков труб, туб, тромбонов, виолончелей и флейт почти десять минут играли непрекращающийся марш, самую главную государственную музыкальную композицию, отчего у Виктора волосы встали дыбом – настолько эмоциональной была эта музыка. Бархатистый женский альт пел на неизвестном языке, но смысл отчего-то был вполне ясен, и он несильно отличался от смысла любого иного гимна любой иной страны любого иного мира.

Как только оркестр смолк, зрители вновь расселись по трибунам. Низко поклонившись, герцог удобно расположился в своей ложе и стал наблюдать за происходящим с самой удобной точки на всей арене.

Распорядитель – тот самый причисленный к лику святых еще при жизни Джозеф Райзен – появился посреди ристалища и стал называть всех участников по парам. Как только звучало имя очередного знатного рыцаря, так сразу один из секторов трибун начинал протяжно визжать, кричать, гоготать и всячески поддерживать своего фаворита, а сам воин поднимал своего коня на дыбы и высоко взмахивал рукой. Когда же очередь дошла до Виктора, все вокруг замолчали, и лишь два голоса – Герберта Чаризза и Даши – развеяли наступившую тишину своими напутственными торжественными возгласами.

Первыми выступали двое рыцарей с труднопроизносимыми именами. Сперва они дождались, пока остальные участники отойдут в сторону, после чего разошлись по разным краям длинной перекладины и вооружились поднесенными им копьями. Несмотря на примерно одинаковую поддержку зрителей, на вид разница между этими воинами казалась очень существенной. Один из них был выше другого на полторы головы и шире в плечах почти в два раза. Лошадь его соответственно тоже была массивнее и внушительнее, отчего результат казался заранее предрешенным.

Рыцари поклонились толпе, повернулись друг к другу и пригнулись, прижимаясь к гривам своих четвероногих товарищей.

– Начинайте! – повелел герцог, и сразу же прозвенел гонг.

Двое всадников неспешно преодолели несколько шагов по направлению друг к другу, словно пытаясь прочувствовать почву или заставить противника испытать определенную нервозность. После этого стремительно набрали скорость и нацелили друг на друга наконечники копий. Они пригнулись еще сильнее, разгоняясь все быстрее и быстрее, и вот до столкновения остаются уже считаные доли секунды… Толпа замерла; она затаила дыхание – в ожидании результатов первого поединка из нее не доносилось ни звука. Когда всадники столкнулись, послышался звонкий удар. Сперва было непонятно, кто победил, потому что оба противника остались в седлах, но всего через секунду здоровяк воздел свое оружие, ознаменовывая свою победу, а его противник, теряя устойчивость, завалился из седла вправо. Зацепившись за стремя ногой, он не рухнул на землю полностью, и конь протащил его еще с десяток метров, прежде чем остановился и стал смиренно ожидать дальнейших действий.

Толпа, как и ожидалось, взревела. Довольный интересным началом, Герберт захлопал в ладоши, а его дочь демонстративно прикрыла лицо ладонями, выказывая свою нелюбовь к подобному варварству. По странным причинам, уверенности у Виктора не убавилось, и он, постоянно поддерживая свой боевой дух воспоминаниями о Лизе, лишь зверел с каждой минутой, все больше и больше желая опробовать себя в качестве боевого всадника с длинным турнирным копьем в руках. К тому же терять такой настрой было попросту невыгодно – бой Виктора должен был случиться всего через две схватки.

К побежденному рыцарю подбежали его помощники. С трудом подняв тяжеленное латное тело, они отнесли бедолагу в лазарет, и там, где они его проносили, на земле оставались крупные кровяные кляксы. Один из глашатаев объявил, что принявший поражение благородный сэр Кракулин во время удара потерял сознание от мощного удара копьем в шлем и челюсть благородного сэра Кракулина более не способна прожевывать что-нибудь жестче свежего белого хлеба. Виктор неожиданно для себя рассмеялся над этими словами, что внутри стального панциря прозвучало очень зловеще, и этот смех, многократно усиленный эхом, услышали все участники турнира, что, возможно, могло их слегка деморализовать.

По сигналу еще одна пара рыцарей заняла исходные позиции. На сей раз воины казались равными по силе и габаритам, но только одному трибуны рукоплескали, а другого освистывали. Виктор решил ни у кого не спрашивать, почему все происходит именно так, и сделал вид, что его ничего не удивляет. Он с интересом разглядывал процесс приготовления к началу поединка, то, как оруженосцы с трепетом отдают своим наставникам их личные турнирные копья, кланяются и отходят в стороны. Как сами рыцари совершают ритуальные жесты, видимо, помогающие в битве и приносящие удачу, а после кланяются герцогу и низко-низко пригибаются к лошадиным гривам.