Иноходец

— Рэй!.. Рэй, ко мне!..

— Тебя и собака–то не слушается, — миролюбиво упрекнул мужчину Саша. — А если порвёт кого?

— Он свой подъезд охраняет, — сквозь зубы буркнул хозяин, продолжая звать пса.

— Это надо же — свой подъезд, — возмутился Саша. — Тут, между прочим, люди живут, если ты забыл.

— Люди?! Да тут одни гоблины живут! — озлился собаковод. — Замок у тачки сломали на той неделе, «музыку» выдрали из панели… Поймаю ублюдка, ноги переломаю!

— А ты не ставь свою тачку так, что народ пройти не может. Дождёшься, сбросят кирпич с крыши на капот.

— Слушай, ты, советчик сопливый, гуляй отсюда, пока я добрый. А то уши надеру.

От хорошего настроения не осталось и следа. Саша, нагнув голову, шагнул к собаководу. Тот потянулся к поясу, на Сашу уставилась «четырёхглазая» травматическая «Оса».

— Убери пушку, идиот! — В голосе Саши прозвучало презрение к человеку, направившему пистолет на безоружного.

Мужчина щёлкнул лазерным указателем цели. Подрагивающая красная точка лениво поползла по Сашиной ветровке вверх. Он проводил её взглядом.

Время для него растянулось, как это происходит в замедленном кино. Такое уже бывало с Сашей на ответственных соревнованиях. Всё, что мешало сосредоточиться на противнике, оставалось где–то там, в другом измерении. Воздух уплотнялся и звенел.

За мгновение до выстрела Саша развернулся левым боком к противнику и, изогнувшись в спине, отклонился назад. Вспышка ослепила его, висок обожгло, будто плеснули кипятком, пахнуло горелым волосом. Но тренированное тело продолжало действовать самостоятельно. Приём был доведён до совершенства, Саша его сто раз отрабатывал и при выключенном в зале свете, и с завязанными глазами.

Тактильный контакт произошёл, Саша коснулся руки собаковода. Всё остальное — дело техники.

Шаг левой — ступня поползла по мокрой траве, ощупывая поверхность. Ноги чуть согнуты в коленях.

Раскрытая левая мягко, почти нежно — не испугать, не дать насторожиться — скользнула по предплечью противника. Работаем с рукой, а не с оружием.

Правая легла сверху на запястье и ствол.

Захват, рывок, сместивший центр тяжести стрелка, рука с пистолетом прижата к себе.

Грудью — вперёд на локтевой сустав.

Треск связок.

Коленом правой ноги с разворотом — в челюсть.

— Йесс! Можно не проверять.

Саша шагнул назад и пальцами развёл веки, сами глаза открываться не желали. Он не на шутку перепугался: как же теперь? кто его такого возьмёт во флот?

Первую секунду перед глазами стояли два ярких радужных пятна. Наконец сквозь слёзы стала проступать «картинка». Глаза целы. Вовремя он отклонился. С левым ухом было хуже. Где–то в глубине черепа вгрызался в мозг крошечный отбойный молоточек. Ухо заложено, похожее ощущение было после посадки самолёта, когда дедушка возил Саньку на летних каникулах в Донбасс.

Баюкая правую руку, сидел на земле собаковод. Похоже, он «поплыл».

— Ну что надрал? — поинтересовался Саша. — Светошумовым стрелял в голову, гад!

Свой голос звучал глухо, незнакомо, отдаваясь болью в барабанную перепонку. Саша прикрыл ладонью здоровое ухо. Мужик беззвучно открывал рот. Саша опустил руку — слух вернулся. Собаковод, оказывается, матерился…

Кинолента побежала с нормальной скоростью. Окружающий поле боя мир стал видимым, удивительно ярким, в нём проступили мельчайшие детали. Дождь перестал, только с разлапистых ладоней клёна с равным интервалом капало на капюшон мужика. Над крышей девятиэтажки, раздвинув облачную хмарь, промелькнула синева.

Саша кинул взгляд на втоптанные в грязь гвоздики и наступил на них ногой.

«Осу» он, предварительно разрядив, выбросил в мусорный бак. Задело–таки Сашу упоминание о той злополучной магнитоле. Он сморщился, как от зубной боли — это Скучин, гнида, плеер из джипа прихватил.

Пацаны тогда оклеивали листовками «Стоп — Хам» припаркованные на разъезженных вдрызг газонах авто. Вовка Скучин отстал… Когда завопила сигнализация бежевого Grand Cherokee, пришлось смываться. Получил бы Скучин тогда по соплям от Борзого за этот плеер, не заступись за него в очередной раз Саша.

Не прижился Скучин в компании. «Мутный» он какой–то, а подростки это всегда чувствуют. Саша его жалел и ничего не мог поделать с этой своей жалостью. Тётя Дуся, Вовкина мама, одна, без мужа, пятерых погодков тянула. Вовка был старший. Сколько Саша помнил, тот всегда хотел есть.

Саша никогда не брал чужого. Ещё в детские годы дед привил ему иммунитет к воровству. Были они как–то раз в гостях у соседей. Детям, чтобы не путались под ногами у взрослых, дали коробку с домино. Санька, улучив момент пока никто не видит, спрятал в карман костяшку «три–два». Точно такая же косточка затерялась дома, и её никак не могли найти. Гордый — как же, добытчик! — выложил он на стол перед дедом украденную фигуру. Выяснив, как та оказалась у внука, дед Иван протянул ему костяшку:

— Отнеси, где взял и попроси у людей прощения. Пусть все узнают, что у Ивана Енохова внук — вор. — В голосе деда звенел металл.

Мальчик не раз слышал, как может иногда сказать его дед, отставной флотский главстаршина.