Читаем Инквизитор. Башмаки на флагах. Том третий. Графиня фон Мален полностью

Инквизитор. Башмаки на флагах. Том третий. Графиня фон Мален

Третий том седьмой книги. Сказ о жизни и деяниях легендарного рыцаря, прозванного Инквизитором и Дланью Господней!Примечание автора:Большинство упреков по поводу моих книг — наличие грамматических ошибок. И вот, на другой стороне планеты, в Канаде, нашлась эта очаровательная женщина, которая взялась корректировать и редактировать последние мои книги. Заметьте, безвозмездно! Имя её — Ирина Кравцова. Я и многие мои читатели, конечно, ей очень благодарны. Спасибо, Ирина!

Борис Конофальский

Историческая проза / Фэнтези18+
<p>Глава 1</p>

Он со своим отрядом вышел следом за кавалерийским разъездом, который поехал сторожить дорогу на востоке. Старались идти тихо, много фонарей не использовали. Так и добрались до того леса, в котором погибла третья рота.

Только тут зажгли другие фонари и вошли в него. Не первый раз он чувствовал этот запах. Тяжёлый, едкий запах, запах большого количества пролитой крови. Что ни шаг, то мертвец. Всё засеяно мертвыми людьми. Каждого мёртвого переворачивали, смотрели, вдруг это капитан. Волков и сам не брезговал, заглядывал мертвым своим людям в серые лица. Доспехи хорошие, комплекция совпадает, обувь не разглядеть, кавалер склоняется над мёртвым солдатом, приподнимает его голову.

— Светите, — говорит он Максимилиану, который носил за ним фонарь.

Разглядеть трудно, лицо разрублено и залито засохшей, чёрной кровью, но свалившийся шлем показывает волосы. Нет, это не храбрец Бертье. Кавалер идёт дальше. И слышит:

— Господин, господин, тут живой!

Это везение. Мужичьё раненых не оставляет. Он спешит к двум солдатам, что с фонарём склонились над человеком, у которого пробита кираса и изрублены руки.

— Живой? — спрашивает он, присаживаясь рядом и заглядывая в глаза раненого.

— Бог миловал, господин, — тихо отвечает раненый.

Кавалер поворачивается к одному из нашедших его солдат:

— Беги в лагерь к капитану Рене, пусть даст телегу.

Солдат уходит, а кавалер спрашивает у раненого:

— Ты не видал, что случилось с вашим капитаном?

— Нет, господин, — не без труда и с паузами рассказывает раненый, — я в середине колонны шёл. А господин капитан в голове ехал… Он всегда в голове колонны был.

— А откуда кавалеры появились?

— Да как же так-то? — с заметным удивлением спрашивает Волков. — Как же вы не увидели сорок рыцарей? Они, поди, в перьях все, со знамёнами.

— Я и сам не знаю, господин, — делая остановки, рассказывает раненый, — как из-под земли выросли.

— А дальше что было?

— А дальше? Дальше пехота мужицкая пошла… Уже построенная, они-то нас в лес и загнали.

— Что? И пехоту вы не видели? Её-то как можно было не заметить, их же сотни три было, четыре?

— Говорю же, господин, они… Сам не знаю, я никого не видел, и вдруг идут… Может, глаза нам чем застило… Уж не знаю.

Волков встал, вокруг него собралось не меньше полудюжины солдат. Ему не понравилось, что они слушали их разговор, если среди солдат ещё и разговоры всякие пойдут — жди беды; он говорит строго:

— Ну, что встали? Ищите капитана, ищите ещё раненых.

И сам стал искать других живых. Долго ему искать не пришлось, прибежал стрелок:

— Господин, ещё один живой. Сержант.

— Где он?

— Там, — мушкетёр махнул рукой в направлении востока.

— Дождитесь телегу и продолжайте поиски, раненого пока несите к дороге, — приказал он трём солдатам, а сам пошёл вслед за мушкетёром.

Сержант лежал почти у дороги в самом начале, у того места, где на колонну обрушились удары противника, бедолаге порубили ноги, ударили по голове так, что треснул шлем и на лицо хлынула кровь, и решили, что с него довольно. Но крепкий человек выжил.

— Лампу, — говорил Волков, — лампу сюда.

Того небольшого фонаря, что держал Максимилиан, было мало. Принесли лампу, и кавалер заглянул раненому в лицо:

— Ну, жив? Говорить можешь? — он боялся, что сержант умрёт прежде, чем расскажет ему, как было дело.

— Вода есть у вас? — хрипит раненый.

— Вода, у кого вода есть? — переговариваются солдаты.

Ни у кого воды нет. Один из стрелков бежит к реке и приносит оттуда воды в своём шлеме. Волков ждёт, встав возле раненого на колено. Того наконец напоили, и он спрашивает:

— Ты видел рыцарей до того, как они вас ударили?

— Нет… Нет, господин, — говорит раненый сержант.

— Ты же был в голове колонны, но не видел?

— Нет, не видел, господин. Жарко было, марево стояло, все устали уже. Все быстрее к реке хотели, к броду, чтобы хоть воды попить.

— А капитан ваш где был?

— Так первый ехал на коне.

«Болван Бертье. Неужели в середине колонны не мог ехать?»

— И что?

— Ну, так его рыцари и ударили первым. Они четверть нашей колонны проехали, раскидали людей как снопы, переломали людей. Потоптали.

— А капитана? Убили? — спрашивает полковник.

— Коня у него убили, но он из-под рыцарей выскочил, из свалки, что была, вылез, только, кажись, руку ему правую сломали, он меч в левой руке потом держал. Но командовал ещё…

— Командовал?

— Да, кричал, чтобы по дороге не бежали. Кричал, что кавалеры поедут по дороге следом, так всех потопчут. Кричал, чтобы в лес заходили, — с паузами рассказывал раненый.

— Так, значит, поначалу он жив был?

— Жив, жив… Стал людей в лес заводить, я с ним был, думали, что кавалеры в лес не поедут, а тут как на дорогу глянул…, - раненый стал переводить дыхание.

— Ну!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза