Инквизитор. Башмаки на флагах. Том первый. Бригитт

Агнес, как ни хотелось ей, но всё время вида нового, прекрасного не носила. Она была умной девицей. Понимала, что нужно и в своём обличие ходить. Тем более что те, кто её знал и помнил, в новом обличии красавицы темноволосой её просто не признали бы. Да и опасно это было. Вдруг кто из знакомцев или соседей, что видят её из окон домов, с удивлением заметят, что девица, что жила рядом, стала совсем другой. А принимать вид, который ей нравится, она научилась почти мгновенно. В иное утро, как проснётся, так ещё под периной, не вставая с постели, обращалась она в красавицу и, лишь обратившись, вставала и шла к зеркалу проверить, так ли всё, как ей надобно. И почти всегда было всё хорошо. И теперь она проснулась от колоколов и, едва потянувшись под жаркой периной, сразу стала менять себя, чуть приподнимая перину, чтобы ещё видеть изменения. Ей нравилось смотреть, как грудь, живот и бёдра становятся другими прямо на глазах. И ничего, что от этого у неё была ломота по телу, словно от вчерашней тяжкой работы, это с утра всегда так, сейчас ломота утихнет, как только тело её закончит меняться.

Агнес наконец откидывает перину и вылазит из кровати. Ох, как хорошо ей сейчас, она опять потягивается, новая её грудь, не в пример её настоящей груди, покачивается, вздрагивает манящей тяжестью при каждом шаге. Она босая подходит к зеркалу, осматривает себя с ног до головы. Хороша, придраться не к чему, так хороша, сама бы такую возжелала. Ну, разве что волос погуще внизу живота себе сделать.

А колокола, что разбудили её, всё звонят и звонят. Агнес смотрит на дверь:

– Ута!

Она ждёт, но никто ей не отвечает. Тогда девушка идёт к двери, отворяет её и кричит грозно:

– Ута! Где ты?

– Тут, тут, госпожа, – снизу, с лестницы, доносится испуганный голос и тяжёлое топанье, – рубаху вам готовила свежую.

Прибежала запыхавшаяся, поклонилась.

– Отчего колокола бьют, праздник какой? Так я не помню никаких праздников, – Агнес все праздники знает. До рождества ещё несколько дней, а других праздников нет сейчас.

Ута таращит свои коровьи глаза. Она не знает, почему всё утро в городе на всех колокольнях звонят колокола. Конечно, откуда этой дуре дебелой знать.

– Не знаю, госпожа, – наконец отвечает служанка.

– Ты никогда ничего не знаешь, собака ты глупая, – говорит без всякой злости Агнес.

– Пойти узнать? – спрашивает служанка.

– Иди уже, – говорит девушка, – но сначала одежду подготовь.

Ута, топая по лестнице, сбегает вниз, и Агнес идёт вслед за ней. Как была босая, нагая и простоволосая, так и выходит к большому столу. Тут тепло, у плиты суетится горбунья Зельда. Она поздоровалась с госпожой. Конюх Игнатий сразу ушёл, то ли в людскую, то ли на конюшню, он никогда тут не оставался, если появлялась госпожа.

– Что госпожа желает? – спросила горбунья. – Вчерашний заяц, печёный в горшке, остался. Есть яйца варёные, колбаски, можно бекона пожарить, хлебец свежайший булочник принёс.

Агнес ещё не знала, что она хочет. Девицу некому было одёрнуть, и села она так, как совсем сидеть девушке не подобает. Развалилась сама на подушках, что были на стуле, а ногу одну положила на подлокотник стула, сидела, кудри свои роскошные на палец наматывала. И сказала:

– А пряник у тебя есть?

– Есть, госпожа, – спокойно отвечала Зельда, её в поведении госпожи уже давно ничего не удивляло. Ни изменения в облике, ни странные занятия наверху, ни то, что юная дева по дому нагая ходит. Зельда давно поняла, с кем имеет дело, ещё с тех самых пор, как юная госпожа, ещё почти девочка, заставила её искать себе мандрагору. Так что пусть она сидит в своём доме как хочет. – Велите подать пряник?

– Ну подай, – отвечала Агнес так, словно Зельда её уговаривала этот пряник взять.

Кухарка налила в красивую миску молока, которое совсем недавно принёс молочник, взяла молока с самого верха, самого жирного. И достала четверть пряника, что делал пряничник Ланна. Кусок был величиной с ладонь взрослого мужчины. Раньше госпожа нипочём бы такой не съела, но с тех пор, как она всё время меняла облик, стала девушка есть едва ли не вдвое больше прежнего.

Горбунья поставила миску перед госпожой и положила твёрдый пряник краем в молоко, чтобы размокал:

– Ещё что-нибудь пожелаете?

– Отчего колокола бьют, знаешь? – спросила Агнес.

– Нет, госпожа, ни молочник, ни булочник тоже не знали, – отвечала кухарка.

Наконец Агнес опустила ногу с подлокотника и схватила пряник из миски. Стала его есть, пряник ещё в молоке не размок как следует, так она его грызла белыми своими зубами.

Зельде нравился аппетит госпожи в последнее время. Не зря она старалась и готовила. Госпожа ела всё, ела много, ела с удовольствием. И иногда, хорошо поев, девушка говорила ей:

– Ох, накормила, накормила. Как буду варить зелье, что мужчин привлекает, отолью тебе немного.

Зельда отвечала ей:

– Да я и так вам, госпожа, готовить рада.

А сама краснела и очень надеялась, что госпожа своих слов не забудет. Очень горбунье нравилось это зелье.