Инквизитор. Башмаки на флагах. Том четвертый. Элеонора Августа фон Эшбахт

К вечеру того же дня он был у амбаров и переправился в Лейдениц. И что же? Ни одной новой баржи он у пирсов не увидел. Всего восемь барж, с подошедшей, а этого мало. Раздражённый, и уже ни от кого не скрываясь, поехал к Гевельдасу. А тот, прижимая руки к груди, говорил ему:

– Господин, хоть казните, хоть помилуйте, но барж нет, есть только те, что уже зафрахтованы. Других вовсе нет, просто нет. Ни одной лишней не пришло сюда за последние два дня.

Ну и что с ним сделать? Не казнить же, в самом деле.

– Верни мне оставшиеся у тебя деньги, – зло сказал кавалер.

– Да-да, конечно, – засуетился купец, полез в сундук, – я всё вам записал, всё вот тут, – он протягивал мешок с деньгами и бумагу. – Долги купцам раздал и обед им устроил. Очень, очень им понравилось, они с жёнами приходили. За вас выпивали. Говорили, что если ещё что-то надобно будет, так они со всем почтением…

«Сволочи, торгаши… Выли, скулили, проклятьями сыпали, а как деньги получили, так разве что не лучшие друзья…»

– Я у тебя лягу, не хочу, чтобы в постоялых дворах меня видели, – он вспомнил, что съел немного хлеба, что дал ему Максимилиан, съел этот хлеб, не вылезая из седла, – и поесть дай мне. И моим людям тоже.

– Всем вашим людям дать еды? – испуганно спросил купец, вспоминая, что людей у кавалера целый отряд.

– Да. Что, боишься разориться? – Волков усмехнулся. – А представь, купец, что мне их каждый день кормить.

– У меня просто нет столько еды дома. Надобно купить, а где сейчас купишь, ночь на дворе, разве что в трактире.

– Так купи. Не мог лодок найти, сколько нужно, так хоть еду найди.

Последний день перед началом дела – он всегда самый тяжёлый. Если нет у человека дел, который его отвлекут, так его будут тяжёлые мысли изводить. Всё ли он сделал правильно, всё ли предусмотрел. И главный вопрос, что мучает всякого, кто ремеслом воинским живёт: вернусь или нет, а если вернусь, не хворый ли, не увечный ли? У него, конечно, была Агнес. И она ему всё наперёд говорила, но… Он не верил ей до конца. Какая бы она ни была видящая и знающая, всё равно не верил. Генерал и раньше, в молодости своей солдатской, ходил к гадалкам, как и все его суеверные товарищи, и заговорённые предметы с собой носил в молодости. Но прекрасно понимал, что и предсказатели ничего толком предсказать не могут, а заговорённые амулеты не защитят тебя от копья жандарма или от сильного удара клевца по шлему.

Сидеть в доме купца до вечера, до прихода Брюнхвальда и Рохи, и думать о всяком этаком он не мог, это было выше его сил. Поэтому кавалер, взяв с собой несколько человек, поехал на пристань. Чего ему бояться? Что купчишка какой увидит его, сообщит о том завтра в кантоне кому-нибудь? Так горцы о его приезде уже знают, а войска с ним нет, значит, им и волноваться не о чем. Если, конечно, не прознают они, что кавалерийский полк и баталия ландскнехтов выдвинулись уже к их стороне.

А на пирсах как раз стала на выгрузку большая и новая ещё баржа.

Под рогожами тюков разных горы. Товары, кажется, из Нижних земель. На барже заправляет всем молодой здоровый детина, стоит на корме, на всех покрикивает. Волков пошёл сразу к нему:

– Ты хозяин?

– Я, что надобно вам? – спрашивает детина так, что сразу видно – знает себе цену.

– Нанять тебя хочу. На неделю. Плачу вперед.

Он ещё договорить не успел, а хозяин баржи кричит ему:

– Нет! – и для верности головой трясёт.

– Отчего же нет? – Волков смотрит на него пристально.

– Дела у меня, уже есть заказ, – отвечает детина.

– Две цены даю, – не отступает генерал.

– Говорю же, нет, – отвечает ему хозяин и тоном говорит таким, что твёрже, чем железо.

– Давал тебе две цены, так теперь за одну поплывёшь со мной, – начинает злиться кавалер. Он делает знак рукой.

Тут же Максимилиан что-то шепчет Людвигу фон Каренбургу и Рудольфу Хенрику, и оба молодых господина, расталкивая грузчиков, что несут с баржи тюки, лезут на баржу, ловкие, быстрые, подходят к лодочнику, а руки держат на эфесах своих мечей.

– Это что? – восклицает тот.

– Сказал я тебе, что нанимаю тебя, просил по-хорошему, две цены давал. А ты только дерзил мне и упорствовал в глупости своей.

– Да разве ж так можно? – восклицал изумлённый детина, глядя на стоящих рядом с ним молодых господ неопрятного, угрожающего вида, которые ещё и руки свои держали на железе. – Это беззаконие!

Тут Волков даже смеяться стал:

– Беззаконие? Дурак, в этих местах закон – это я.

– Я жаловаться буду! – продолжает дурень.

А генерал ещё больше смеётся:

– Жаловаться? Кому? Кому ты, дурак, жаловаться будешь? Может, архиепископу Ланна? Или, может, курфюрсту Ребенрее? Или, может быть, консулам кантонов пожалуешься? Может, горцы тебя послушают?

– А, – прозревает детина, – знаю я, кто вы.

– Знаешь? И кто же я? – Волков улыбается.

– Вы тот, кто людям спокойно жить не даёт по всему верховью реки, вы Эшбахт, местный задира и раубриттер.