Инквизитор. Башмаки на флагах. Том четвертый. Элеонора Августа фон Эшбахт

— О! — Брунхильда махнула рукой. — Герцог на вас всё ещё зол.

— Так помоги мне.

— Так скажите как, а то я вступаюсь иной раз за вас, а он мне и говорит всё время, дескать, ослушник вы, дерзки очень, людей его унижали, что он за вами послал, воле его противились. Говорит он, что вы заносчивый вассал и другим его вассалам дурной пример даёте.

Всё, всё было именно так, как и говорил герцог, но эту ситуацию нужно было менять. Да, он уже готовил кое-что из того, от чего герцог не сможет отказаться. А ещё он приготовил кое-что и для графини, и ей он уготовил роль, роль важную. Хоть и родилась Брунхильда едва ли не в хлеву, хоть и была часто небрежна и всегда расточительна, но глупой эта красивая женщина вовсе не была; конечно, до рассудительности Бригитт она не дотягивала, тем не менее ей были присущи женские хитрости, тонкое женское чутьё, и когда надо было, она проявляла и изворотливость, и целеустремлённость, как, например, вышло с её супружеством. Когда было нужно всё стерпеть, и получить надобное.

Теперь же она сидела напротив генерала и слушала его.

— Запоминай, что я буду тебе говорить. Потом не спеша всё обдумаешь, но это потом, а пока слушай и запоминай…

— Да слушаю уже, говорите…, - не терпелось графине.

— Во-первых, скажете герцогу, что я не просто так не слушался его, на то была причина, и если надобно будет, то я её предъявлю.

— Это я запомнила.

— Во-вторых, частенько говорите, что такого генерала, как я, ещё поискать, не у всякого государя есть такие. И многие захотят такого себе иметь.

— Буду говорить ему иногда, — обещала графиня.

— В-третьих, говорите, что Господь велит прощать и что даже самый строгий суд даёт право обвиняемому высказаться. Оправдаться.

— Угу… Право обвиняемому высказаться и оправдаться, — запоминала красавица.

А потом было и четвёртое, и пятое. И Брунхильда, хоть и нехотя, но всё, что было нужно, повторяла за ним, запоминая.

«Ленивая. Не Бригитт, конечно. Но что нужно, запомнила».

Он очень рассчитывал на неё, рассчитывал на неё намного больше, чем на канцлера Фезенклевера или барона фон Виттернауфа. Но больше всего он рассчитывал на того, на кого привык рассчитывать. На того, в ком был абсолютно уверен. То есть на себя.

Тут Брунхильда встала, взяла у него деньги, серебро, что он ей протянул, и говорит как бы между прочим:

— А ведь у десятого графа детей-то пока нет.

Волков даже не сразу понял, о чём говорит эта красивая женщина.

— Что? — кавалер не понимает, о чём она.

— Говорю, что десятый граф Мален пока не женат, детей у него нет.

Тут только начинает перед ним брезжить мысль. И мыслишка-то эта страшненькая. А вот Брунхильду она, кажется, не пугает, и женщина повторяет вполне себе спокойно:

— Десятый граф Мален молод, даже не женат ещё, детей у него законных нет, вот я и думаю…

— И что же ты думаешь? — мрачно спрашивает кавалер.

— Иной раз думаю, что случись с ним что, так племянничек ваш может и титулом обзавестись.

Она копалась в сундуке с одёжей и даже не глядела на генерала, но при этом особенно выговаривала слова «племянничек ваш», чтобы он до конца прочувствовал всю их важность.

Волков быстро прошёл к ней, схватил за руки, поднял от сундука, повернул к себе и заглянул в глаза:

— Даже думать о том не смей, слышишь? Даже думать!

— И что же вы, братец, — она вдруг посмотрела на него зло, хотя ещё двадцать минут назад глядела глазами едва ли не влюблёнными, — неужели не хотите для племянника своего титула?

И опять она делала ударение на слова «для племянника своего», словно хотела напомнить ему, кем этот «племянник» ему доводится.

— Не гневи Бога, — произнёс кавалер почти с яростью, — поместье ты и твой племянник получили, так угомонись, успокойся. Остановись. Забудь про то.

— Хорошо, как скажете, братец, — отвечала она смиренно. А сама глаза отводит, потому что видеть его не хочет, и покорность её притворная, и согласие лживое. — Забуду, раз вы велите.

Согласилась сразу. Да, конечно… Вот только знал он цену её слову. Ничего она не забыла, своенравная и упрямая, такая, что к цели своей всё равно пойдёт, и коли он ей не поможет, так сама попробует. Ведь Агнес она знает так же, как и он.

Кавалер не выпускал её, всё ещё держал за локти, да ещё и с силой встряхнул:

— Слышала, что я тебе сказал? Даже не думай о том.

— Да отпустите вы, больно мне, — так же зло шипела в ответ графиня, — синяки останутся, что я герцогу скажу?

— Даже не думай о том, — повторил Волков, выпуская её.

— Хорошо, хорошо, — отвечала она, потирая себе локти. — У, демон, пальцы словно из железа, точно синяки будут.