Инквизитор

В ящике лежал конверт из плотной бумаги, в который было вложено удостоверение сотрудника-корреспондента «Президентского канала», подписанное Генеральным директором А.Г.Невзоровым.

Ощутив в руке заветную книжицу, открывавшую мне дверь в органы правосудия и позволяющую вести собственное расследование без помощи Кота, я испытал искушение послать на сегодня к черту главного редактора с его стонами по демократии, несмотря на истерику, которую он мне закатил по телефону из-за трехдневного отсутствия, и мчаться в Московское управление по борьбе с оргпреступностью. Поколебавшись с минуту, я опять направился в квартиру. Дверь в ванную комнату была заперта, и оттуда слышался шум воды и пофыркивания Харитонова.

Я сел за стол и набрал номер главного.

— Алло, — голос звучал мрачно (впрочем, главный не выходил из мрачного состояния с того момента, как получил неофициальные данные о результатах референдума, которые потрясли до основания его демократическую душу).

— Это я. Слушай, как ты отнесешься к тому, что Я поотсутствую еще три-четыре дня? Клянусь, после этого принесу такой материал, что ты ахнешь.

Пауза.

— Ты что, серьезно? Слушай, ты. Пинкертон занюханный. Если ты сегодня же, сейчас же не приедешь, то свой материал можешь отнести в сортир. Наша встреча не состоится, потому что я за себя не ручаюсь.

— Но, Саня, если бы ты знал, о чем идет речь и какие у меня сейчас возможности, ты бы сам потребовал, чтобы я неделю не появлялся и работал в свободном полете.

— Если бы ты знал, — он сделал ударение на слове «ты», — о чем идет речь, то ты бы уже сидел у меня в кабинете.

Звучало интригующе. Саня всегда знал, как заставить меня заглотить наживку, а потом выжать, как лимон. Я давно заметил, что, придерживаясь шаблона в вопросах отбора материала, он никогда не подходил шаблонно к своим сотрудникам и всегда знал, как их подцепить на крючок, чтобы заставить вылезти из собственных штанов.

— Серьезное дело?

— Серьезнее не придумаешь.

— А нельзя ли подключить временно кого-то еще, а я бы потом присоединился.

— Нет, нельзя. Свободны только бабы, а бабам я не даю опасных поручений.

Знал. Знал Саня свое дело. Я уже физически ощущал, как любопытство переполняло все мое нутро. Но сознание того, что, если я не начну незамедлительно сбор информации по «Чистке», через день она закончится и Темная Лошадка успеет спрятать концы в воду, заставляло меня сопротивляться.

— Сань, — сказал я ангельским голосом, — а нельзя ли мне приехать вечером?

— Можно, — сказал он деланно равнодушно, — но через пару часов будет уже поздно. И вечером я могу подписать тебе заявление на очередной отпуск.

— Особенно если принять во внимание то, что, я уже три года не был в отпуске, — зло проворчал я и положил трубку.

По дороге в редакцию я поймал себя на том, что почти с ужасом провожаю взглядом любой крытый грузовик или рефрижератор. Воображение рисовало мне их грузовые отсеки, забитые трупами «ликвидированных объектов», а в каждом попутчике виделся агент ГОН.

Через сорок минут я уже сидел в кабинете главного редактора.

Саня не был садистом, но у него была маленькая слабость: заинтриговать человека, довести его до белого каления и наслаждаться его муками. Так и теперь. Он сначала долго говорил с кем-то по телефону, потом нудно и долго объяснял своей секретарше, какие поправки нужно сделать в письмах, написанных накануне. Я терпеливо ждал. Мы оба изображали полное равнодушие.

— Может быть, мне зайти попозже? — спросил я задушевным тоном.

— Сядь, — последовала команда, — и прочти вот это. Он протянул мне распечатанный конверт с надписью «Главному редактору. Лично в руки».

— Это я обнаружил в утренней почте. Я развернул бумагу.

«Уважаемый господин главный редактор. Трудно сказать, рискую ли я, отправляя Вам это письмо, поскольку трудно решить, может ли рисковать человек, которому уже нечего терять на белом свете. И это не только потому, что я потерял все (кроме жизни, пока), но и потому, что я являюсь носителем информации, с которой долго не живут. Это информация о событиях, происходящих в стране в последние три дня.

Я не могу прийти к Вам или встретиться с Вами в удобном для Вас месте не потому, что я боюсь за свою жизнь (здесь все ясно), а потому, что боюсь не донести информацию до назначения.

Я буду ждать Вашего сотрудника (пусть это будет толковый журналист, и не трусливый) завтра в 14.00 на платформе станции Перхушково.

Пусть Ваш человек сидит на второй с края платформы скамейке по ходу поезда из Москвы. В руках пусть держит свежий номер Вашей газеты».

Я сложил бумагу и сунул ее в конверт.

— Розыгрыш.

— Это первое, что пришло мне в голову. Но потом я подумал:

а) просят приехать не меня, а сотрудника. Какой смысл разыгрывать, если в Перхушково потащусь не я, а кто-то другой;

б) нет конкретизации информации. Обычно шутники конкретизируют свое предложение и обычно предлагается какой-нибудь компромат на крупного деятеля или фирму;

в) я показал письмо Эдуарду Семеновичу (наш психолог), и он сказал, что письмо писал человек, находящийся в крайнем возбуждении.