Я не стану докучать вам утомительным описанием приема, но скажу, что, как я и ожидал, речь о виноградной лозе Господней растянулась дальше некуда — пока наконец не стала длиннее, чем сама лоза. Он уподобил нас всех «винограду», наши города — «виноградным гроздьям», наши сомнения — «червям, хоронящимся средь винограда». Он говорил о ловле «лисенят в винограднике», и о Судном дне как о «пробе вина». (Одно вино Господь примет, видите ли, а другое исторгнет.) Должен признаться, что к концу этой проповеди меня разбирал смех, и я вынужден был притвориться глубоко растроганным и выдать мои всхлипы и слезы за свидетельства печали, а не рвущегося наружу веселья. Но при всем при этом, мне кажется, что Пьер Жюльен не поверил. Вряд ли он причислял меня к самым сочным виноградинам мира сего.
Тем не менее, когда он наконец заговорил со мной, а это произошло на второй день, после личных бесед с епископом, сенешалем, настоятелем, королевским казначеем и королевским конфискатором, он приветствовал меня по-доброму, как приветствуют любимого, но беспутного и глупого племянника.
— Сын мой, — сказал он, — как же давно мы не встречались! Вы хорошо выглядите. Вам как будто по нраву жизнь здесь.
Хотя он и не добавил «на краю земли», но ясно было, что он имел это в виду.
— До сих пор нравилась, — ответил я, — а за будущее я поручиться не могу.
— И все же это Богом забытое место, — продолжал он, отбрасывая любезности. — Какое злодейство! Я плакал, когда услышал об ужасной судьбе, постигшей брата Августина. Я подумал: «Сатана средь них». Я и не знал, что меня самого призовут подняться и очистить обитель от прокаженных.
— Ну, не все мы здесь прокаженные, — сказал я, внутренне возмутившись. — Некоторые из нас все же следуют заповедям Божиим.
— Конечно. Но вы погрязли в глубоком болоте, не правда ли? Быстрое течение увлекает вас. Мне сказали, что тюрьма переполнена, и убийцы отца Августина до сих пор не схвачены.
— Вы, наверное, догадываетесь, брат, как много у меня работы.
— Да. И я пришел к вам на помощь. Расскажите мне о расследовании. Вам удалось хоть сколько-нибудь продвинуться?
Я заверил его, что удалось. Я описал ему, как погиб отец Августин, постаравшись не задерживаться на Иоанне и ее подругах, упомянув вскользь, что они «смиренны и набожны»; я сообщил ему о расследовании сенешаля и своей собственной поездке в Кассера (с необходимыми сокращениями); я привел список подозреваемых и рассказал о своих попытках определить степень их вины. Более того, я изложил ему свою версию о предательстве одного из солдат, личность которого я пока не установил.
— Это мог быть как Жордан, так и Моран, — сказал я. — Жордан — потому что он азартный игрок, хорошо обученный, знающий свое дело наемник. А Моран во всех отношениях необуздан и порочен.
— Но почему вы решили, что брата Августина предали?
— Потому что тела были расчленены и рассеяны по округе. Это имело бы смысл, если бы целью этого непонятного поступка было скрыть отсутствие одного тела.
— Но вы же сказали, что большую часть останков нашли на дороге.
— Верно. Но несколько голов, по которым легче всего опознать убитых, отсутствовали.
— Опишите мне это место. Вы говорите, что убийство произошло на какой-то площадке?
— Да, нечто вроде вырубки.
— И по ней проходит дорога?
— Слово «тропа» кажется мне более подходящим, чем «дорога».
— И эту тропу, когда она выходит на площадку, пересекают другие тропы?
Озадаченный его вопросом, я на мгновение задумался, прежде чем ответить:
— Насколько я помню, там есть несколько пересекающихся козьих троп.
— Вот! — Пьер Жюльен воздел руки. — Вот оно! Перекресток.
— Перекресток? — оторопел я.
— А вы не знаете о важности перекрестков?
— Важности?
— Смотрите. — Пьер Жюльен поднялся с кровати.
Мы сидели у него в келье, которая была завалена тем, к чему подходило только одно определение — «богатство», по большей части книгами. У него было очень много книг, а еще два или три астрономических прибора, собрание мазей в стеклянных флаконах, переносной алтарь, инкрустированная драгоценными камнями рака и резная шкатулка, полная писем. Из свалки этих земных сокровищ он извлек маленькую книжицу, держа ее почти со страхом, будто она могла в любой момент вспыхнуть.
— Смотрите, — сказал он. — Вы конечно же не знакомы с этой книгой. Она называется «Демоническая иерархия» и написана на основе древнего мистического текста «Завещание царя Соломона». Поскольку это во многих отношениях опасная книга, она находится в обращении только среди ученых мужей, чье благочестие не имеет себе равных.
Я едва не спросил его: «Тогда как же она попала к вам?», но все-таки сдержался. Меня и в самом деле очень заинтересовала эта книга.