Турецкий снова заглянул в книгу блондинки. Там иногда встречались знакомые предлоги и междометия, но по большей части она состояла из терминов длиной не меньше половины строки. Это было что-то изощренно-философское. Турецкий уже было начал вникать в «динамику отчуждения имманентного от трансцендентного», как Стасов проскользнул между поредевшей после выезда за пределы Кольцевой линии публикой и кивком велел двигаться за собой. Под механический голос, предупреждавший о закрытии дверей, Турецкий вышел вслед за Стасовым. Они направились к эскалатору, светящаяся надпись над которым сообщала о выходе к железнодорожной платформе Тушино и к проезду Стратонавтов. Турецкий решил немного поиграть в беспечность — легким шагом начал отдаляться от своего подопечного, чтобы посмотреть на его реакцию. Но резкий голос Стасова проник ему прямо под крышку черепа:
— С-сстой! — Звук «с» представлял собой угнетающее змеиное шипение.
Турецкий в каком-то ступоре медленно повернулся к Стасову и едва узнал его. Лицо Стасова исказилось в тревожной гримасе, взгляд вперился в переносицу Турецкого. В следующее мгновение Стасов оказался рядом с Турецким и толкнул его к эскалатору. Даже не толкнул — швырнул. Сразу после этого сильный порыв воздуха, вызванный движением поезда метро, заставил с небывалой амплитудой качнуться светящуюся надпись у начала эскалатора. Короткая трещина молнией пролегла от одного металлического крюка в потолке до другого, с легким шелестом отвалилось несколько кусков штукатурки и побелки, и наконец сама тяжелая конструкция одним крюком отделилась от потолка. Еще доля секунды — и второй крюк «с мясом» выпал наружу. Огромная надпись рухнула одним концом прямо в том месте, где только что стоял Турецкий. С грохотом вокруг разлетелись и осыпались брызги оргстекла, завизжала какая-то женщина. Каким-то чудом никто не попал под удар, хотя народу на станции было достаточно.
— Вверх, быстрее! — Стасов почти кричал, хотя слышно его было не больше чем за полметра.
Этому жесткому голосу Турецкий почему-то не мог сопротивляться, ноги сами побежали вверх, и через несколько секунд мужчины оказались в подземном переходе. В ушах все еще звенело разбитое стекло, но уже слышен был обычный гул движущейся толпы. К Турецкому возвращалась способность соображать. Что-то очень подозрительное было в этом происшествии у эскалатора, но пока еще не удалось понять, что именно…
Неожиданно Турецкий осознал, что никого рядом нет, а метрах в тридцати за поворотом исчезает знакомая фигура. Взбежав по лестнице и оказавшись на свежем воздухе, Турецкий увидел, как далеко впереди Стасов уже перемахивает через турникеты, загораживающие проход на железнодорожную платформу, и со всей возможной скоростью последовал его примеру.
Стасова удалось догнать за турникетами, и, казалось, это был уже совсем другой человек. Плечи его сгорбились, в бегающем неуловимом взгляде не осталось ни следа той всеподчиняющей воли, которую Турецкий ощутил на самом себе буквально минуту назад. Турецкий поймал его за плечо у края платформы и ощутил, как Стасов даже слегка пригнулся под тяжестью его руки.
— Что с вами, Валентин? Вы в порядке? — Турецкого очень встревожили эти мгновенные переходы от одного состояния к другому. Может быть, Стасов был болен не только душой, но и телом?
— В порядке… — тихим голосом ответил Стасов и мешком повалился с платформы вниз, на рельсы. Падал он как-то долго и мягко — будто перышко по прихотливой траектории плавно опускалось на землю. Турецкий с ужасом увидел, как по этим самым рельсам к станции приближается электричка.
Бог ты мой, что же я делаю, подумал он, уже спрыгнув вниз. Обхватил лежащего за пояс и привел в сидячее положение. Рывок, еще один, теперь подпихнуть его бедром, прислонить к платформе…
— Да помогите же кто-нибудь! — зарычал Турецкий.
К счастью, этот крик был услышан. Высокий парень лет двадцати пяти с симпатичным веснушчатым лицом оглянулся, тут же шагнул к краю, нагнулся, ухватил крупными руками обмякшего Стасова под мышки и одним движением выволок его на асфальтированную поверхность. Турецкий, подтянувшись на руках, закинул наверх колено и выбрался с рельсов, уже дрожавших под тяжестью надвигающегося поезда.
— Ну вы даете, мужики! — пробасил случайный помощник. — Бухой он, что ли?
— Нет, просто сознание потерял. Солнечный удар. — Турецкий склонился над Валентином. Затем разогнул спину и протянул руку парню. — Спасибо. Вы нам обоим жизнь спасли, кажется.
— Я-то тут при чем? — искренне удивился парень. — Вот мужик тебе проставится, когда оклемается, — это да! Ладно, это моя электричка, бывай.
— Угораздило же вас туда свалиться, — не сдержался Турецкий. — Запросто ж могли в ящик сыграть…
— Презрение к смерти — лучший жест из всех жестов, когда-либо придуманных людьми, — Стасов, к изумлению своего спасителя, уже вставал на ноги. Слабость еще не покинула его окончательно, но он выглядел уже гораздо лучше, чем минутой раньше.
— Не понимаю, о чем вы?
Щуря глаза, Стасов тихо сказал: