— А вот так. Шестьдесят шестой год — это по метрике на имя Валентина Семеновича Стасова, выданной Замоскворецким ЗАГСом…
— Мне такой найти не удалось, — вставил Турецкий.
— Справку мне передали из ФСБ, — сухо объяснил шеф. — Есть вероятность, что документ этот не совсем точно удостоверяет личность нашего, так сказать, клиента. Неизвестно, что там все-таки верно, в паспорте, а что — сочинено. И кем сочинено — тоже неизвестно.
— КГБ? — предположил Меркулов. — ФСБ? ГРУ? Или, может, внешней разведкой?!
— Я же говорю — неизвестно. И по образованию, и по роду деятельности был наш Стасов какое-то время военным, как говорит о нем официальное и доступное нам дело — передали из Министерства обороны. Срочная служба, — сержант, потом военное училище, потом погранвойска. Служил там в звании лейтенанта и капитана. Служил на Туркменской границе. Понимаете, чем пахнет?
— Конечно, — кивнул Турецкий. — Но только в конце восьмидесятых, тем более в начале девяностых, там уже и не было почти ничего особенного. Раббани стал президентом Афганистана только в девяносто втором. А до этого там пытался рулить лучший друг Советского Союза — Наджибулла. Были там наши советники, сотрудники спецслужб… разве что срочников уже не было, чтобы не светиться. А вот что было после Наджибуллы — это мало кому известно.
— Верно, — кивнул генеральный. — Так вот, личное дело капитана Стасова сообщает, что он был уволен из Вооруженных сил в тысяча девятьсот девяносто втором году по причине инвалидности — осколочное ранение в голову на учебных стрельбах. Все.
— В смысле — все? — удивился Турецкий. — Листы вырваны в конце личного дела?
— В прямом смысле все! Не было там больше никаких листов. Сняли с учета в части и отправили домой. В Москву. Родители его умерли уже, он был поздний ребенок.
— А как же ФСБ? Если он в погранвойсках служил, его личное дело в КГБ должно было быть. Наверняка со всеми подробностями.
— Должно, но нет!
— У них действительно нет или они не желают делиться? — наседал Турецкий.
Генеральный вздохнул:
— Я общался по этому поводу с замдиректора ФСБ. Он клянется, что не меньше нас заинтересован в том, чтобы… Словом, из ФСБ данные по нашему подопечному будто бы все вычистили.
— Ну хорошо, — вмешался Меркулов. — Уволили капитана Стасова из части, он же должен был потом отметиться в военкомате по месту жительства?
— Должен. Только не отметился. Есть в Кунцевском военкомате на учете один Валентин Семенович Стасов, да только он на десять лет младше. Так что наш подопечный — этакий вечный дембель. Но главное в другом. Остался у Стасова один только родственник, двоюродный брат. Очень он заботится о своем кузене, сил нет. Из-за этой заботы мы с самого начала не могли своими способами взять за задницу этого Стасова и вынуждены носиться с ним как с писаной торбой. Выслушивать его бред по телефону, вежливо отвечать и так далее.
Турецкий подумал, что все это не очень верно — не слишком-то он в руки дается, вечный дембель Стасов.
— Брата этого зовут Александр Филиппович Мелешко. Знаете, кто это? — Генеральный даже очки снял. — Он работает в аппарате президента. Звонил мне еще три недели назад и недвусмысленно попросил обращаться с его родственником максимально либерально. Сегодня утром тоже звонил и сказал, что в случае личного контакта Стасова с сотрудниками Генпрокуратуры они, эти самые сотрудники, должны передать Стасова лично ему, Александру Филипповичу Мелешко. Вопросы есть? Ясно теперь, на кого работаем?
— Вообще-то наглость, — высказался Меркулов. — Какие у него полномочия…
— Полномочий у него хватает, поверьте на слово.
Турецкий даже крякнул от досады и выразительно посмотрел на Меркулова.
С этим господином Турецкий уже пару раз сталкивался. Формально Мелешко работал в отделе по связям с прессой, чем конкретно занимался — узнать было невозможно. В сферу его интересов входили самые разные дела. Он был известен довольно вздорным характером и непревзойденным умением портить жизнь людям, которым приходилось с ним конфликтовать. Впрочем, у Турецкого от недолгого общения с чиновником осталось ощущение, что, возможно, все это только маска. Потому этот господин был полон сюрпризов.
Полтора года назад Мелешко был помощником президента по вопросам национальной безопасности. Тогда-то он и прославился — тем, что предложил ввести новый показатель коррупции, который назвал «процент соблазна». Измерялся он очень просто. Нужно было взять зарплату в частном секторе и разделить ее на зарплату в государственном секторе на аналогичной должности. По мнению Мелешко, в развитом мире этот «процент соблазна» находится в пределах двойки, то есть в частном секторе зарплата выше в полтора-два раза. А в России — раз в двадцать. В пределах двух раз чиновник еще выдерживает. Не каждый, конечно, — коррупции-то везде хватает. Но если «процент соблазна» равняется двадцати, выдержать уже нереально. Идея нашла поддержку, и Мелешко стал ее всячески лоббировать в Думе, вызвав, разумеется, ярость у самых разных партий, блоков и депутатов. Еще бы! Формула была очень проста и очень выразительна.