Инклюз

Я через перешеек два раза ходил. Браа тоже два. А Пырр не ходил ни разу. Чтобы вчетвером дойти, надо с собой дрова нести. Тогда можно ночью костер жечь. Но это потом. До перешейка много дней идти. Если хорошо пойдем — не так много. Шли хорошо. Один раз видели овцебыков. Втроем никак их не взять. Иктяк совсем охотиться не умеет, умеет находить корни. Тоже хорошо. Ягод уже нет, только красные кислые. Их мало кто любит. Если только их есть, внутри болит. Корни, Иктяк показывает, какие так есть, а какие печь в золе. Некоторые вкусные. Нам очень хотелось овцебыка, стали рядом с ними жить, за ними ходить, ждать. Дождались — волки пришли. Перехитрили овцебыков, выманили одного из круга, заели. Волки выели кишки и шею, стали не такие злые. Тогда мы обернулись медведями и прогнали волков. Иктяк помогала шкуру снимать, скроила всем теплые обмотки на ноги. Мы мяса наелись, нарезали его много, с собой взяли. Ели помалу, на много дней хватило, почти до перешейка дошли. Тут хорошее место ночевать. Деревья кривые, толстые. Пять вместе переплелись, внутри как гнездо. Наши здесь ночевали, мы поняли. И мы там стали ночевать.

Ночью кто-то приходил, но мы жгли костер, он ушел. Утром смотрели следы — нету. Бывает такое, потом страшно. Иктяк принесла грибов, показала, что их надо есть, чтобы не бояться. Мы поели, и стало хуже. Браа боялся и Пырр боялся. И от страха стал плохо говорить о Браа. Браа ему объяснял, что так нехорошо, что ему плохо оттого, что Пырр так говорит. Иктяк смеяться стала, тогда Браа совсем расстроился, толкнул Пырра. Пырр удивился и побежал от Браа. Браа его догнал и снова толкнул. Ударил его. Я к ним подбежал, Браа оттолкнул, Пырра оттолкнул. Стал им говорить, что нельзя. Они слушать не стали. Браа схватил палку и ударил Пырра по голове. А Пырр присел. Я с ним говорил, палку не видел, она меня ударила. Очень сильно. Я сразу пить захотел, а потом упал, как уснул, только не спал, а совсем ничего не было.

Когда я пришел в себя, меня гладил по лицу приземистый неандерталец с шеей толще головы, дико волосатый и очень печальный. Я узнал Браа и обрадовался, что память мне не изменяет. А ведь после того удара, что я получил, удивляться этому не пришлось бы. Но, наоборот, рауш-наркоз сослужил мне добрую службу — вывел из интеллектуального оцепенения, куда я проваливался, все более и более сближаясь с теми, среди кого сейчас жил. Знал бы ты Браа, как я тебе благодарен!

Тощая кроманьонка, увидев что я очнулся, засмеялась. Она определенно была много изящнее моих друзей. Однако вовсе не выглядела привлекательной благодаря этому. Может быть, где-нибудь в теплых краях среди платанов или акаций она была бы уместней и гармоничней. Но не здесь: на границе с тундростепью, где небо всегда серое и низкое, и у всех толстая шкура и мощные мышцы.

Приподнявшись на локте, я заметил третьего своего спутника. Мелкий понурый неандерталец сидел к нам боком и всем своим видом выражал сожаление.

— Пырр не виноват. Грибы. Плохие грибы, — подстраиваясь к манере своих "соплеменников" заявил я. — Пырр немедленно расслабился и, подойдя, подтвердил: "Плохие грибы. Голова стала плохая, злая".

Да, от мухоморов так бывает. Нетипичная реакция, вряд ли кроманьонка подстроила ссору нарочно.

Призвав своих спутников собираться в дорогу, я задумался о том, сильно ли нам поможет мое "пробуждение". По всему выходило, что не слишком. Короткие мысли — быстрая реакция. Смогу ли с возвратившейся тягой к анализу, рефлексией и прочими бантиками на функционале мозга действовать также адекватно обстановке, как ранее? Увы, так или иначе, но мне придется в этом убедиться в ближайшее время. Голому собраться — только подпоясаться, а неандертальцу и вовсе легко — взял копье в руку и потопал.

Первые же недостатки моего нынешнего состояния проявились сразу же: общение перестало быть удовольствием. Мне приходилось делать усилие, чтобы отвечать в доступной пониманию моих спутников манере. Их же реплики вызывали раздражение своей краткостью и примитивным построением фраз. Удивительно, что, обладая таким малым словарным запасом, такой бедной невыразительной речью, они страстно любили поболтать. Не проходило и десяти минут, чтобы кто-нибудь чего-нибудь не сказал или не показал языком жестов. Право, лучше бы я шел один.

Вот и сейчас, искренне симпатичный мне Браа рассуждал о вероятности нападения короткомордого медведя, пользуясь не более чем полудюжиной слов.

Спору нет, риск встречи изрядный, а шансов уцелеть, не потеряв никого исчезающе мал. Но сколько можно это мусолить?